Плащ и галстук - Харитон Байконурович Мамбурин
— А как тебе помочь? — задал закономерный вопрос я, не понимая, как можно собрать несколько квадратных метров полужидкой однообразной субстанции.
— Понести, — застенчиво прошептали мне в ответ, — На себе. Мне несложно… закрепиться на живом человеке. Сил хватит.
— О, вообще нет проблем! — ухмыльнулся я, быстро раздеваясь догола, — Запрыгивай!
— А… эээ… , — Тархунчик, кажется, выпала в осадок, — Ты зачем… разделся?
— Чтобы не намочить вещи, — пояснил я, создавая на ладонях пару пригоршней слизи, — Сам что-то такое умею, видишь?
— А… ну ладно…, — с большой неуверенностью сказали мне, начав медленно и аккуратно наползать на тело. Ощущения были забавными. «Плоть» неосапиантки оказалась теплой, но совсем не мокрой, так что я определенное время (пока на меня наползали) чувствовал себя слегка идиотом. Ну тут уже профессиональная деформация, понимаете? Я так часто без одежды, что уже не испытываю ни малейшего стеснения.
А вот Тархунчик испытывала, поэтому собралась на мне неравномерно, покрыв своим зеленым полупрозрачным телом меня везде кроме маски, задницы и паха. Душераздирающее зрелище, наверное.
— Ну, поехали! — бодро объявил я, тут же направляясь к розовому зданию. Попал в неловкую ситуацию — веди себя уверенно!
…особенно когда внутри тебя хихикает блондинка, декламируя нечто вроде «девушка снаружи — девушка внутри! Витя — прокладка!». Тьфу на нее.
К сожалению, наша короткая дорога, выстланная моими благими намерениями, всё-таки вела в ад. Не мой и не Валерии Ковинец, которую я уже точно буду звать Тархунчиком, а некой другой жертвы, оказавшейся в не то время, не в том месте. Когда я открывал двери специального общежития для специальных неогенов, нам навстречу вышла Цао Сюин, недовольно несущая куда-то пустое ведро. И, разумеется, увидела меня, Изотова Виктора Анатольевича, голого в самых ненужных местах, а в остальных покрытого черно-зеленой (по причине темноты) и слегка шевелящейся слизью. Ну, то есть, буквально говоря, на не ожидающую от жизни подвоха бабку во тьме ночной надвинулся *уй.
Этого даже она не вынесла, вздрогнув и отправившись в обморок. Еле успел поймать под испуганный лепет девушек. Аккуратно положив старую китаянку на пол, я тут же вызвал по интеркому молодую, объяснив ситуацию. Прибежавшая через десять секунд Янлинь заорала от страха при виде меня, но, быстро опомнившись, рванула к родственнице, чтобы через совсем непродолжительное время разразиться целым потоком китайско-русских ругательств. Обморок.
— Ну тогда мы пошли, — торопливо сказал я, тыкая пальцем в Тархунчика, — Тут человеку плохо!
Если бы взгляды могли убивать… нет, тут, кажется, было другое. К примеру, привязанный к кровати я и сама Янлинь с очень большим фаллоимитатором. Но без смазки.
В общем, еще две минуты позора и я, покивав на сбивчивые и неуверенные благодарности соскользнувшей в родной бассейн девушки, уже иду назад к своим вещам. А мне в спину доносится скрипучее старческое нечто среднее между «совсем о*уел» и «голова только для шипов!».
И ладно бы на этом всё закончилось, но только я после душа забрался в родную постель, как ко мне в комнату вломилась обожравшаяся шашлыка Вероника Кладышева, настроенная на половую любовь по причине отсутствия в обозримом пространстве ревнивой и электрической Окалины Юлии Игоревны. Раздета она была в какой-то газовый пеньюар, в глазах у неё сношались бесенята из тихого омута, а на губах был жир и похотливая улыбка…
Но недолго. Из лежащего голого меня, закинувшего руки за голову, точнее даже из паха, вылезла длинная, голая и полупрозрачная женская рука, слегка согнулась в локте, а на её кулачке затрещали разряды электричества. Вероника подавилась воздухом, скосила глаза в кучу, а потом мягко опала на пол, прямо как озимые.
— Ой, ну как вы за*бали! — сказал я, а затем, отвернувшись на бок, заснул под мстительное хихиканье Палатенца.
Глава 16. Тьма чужих сердец
Наверное, моей главной суперспособностью является сам факт этой второй жизни. Даже не он сам по себе, а просто мои старые, видевшие всякое дерьмо, мозги. Я так долго прожил в шкуре обычного слабого человека, что не воспринимаю все эти сверхсилы, всю эту мощь, как нечто, принадлежащее мне. Эти возможности — не я.
Да, я способен, раздевшись, пробить ударом руки несущую стену многоэтажки. Способен всё долбанное здание довольно быстро обрушить себе на голову и выжить при этом, не получив и царапины. Способен выйти против армии обыкновенных людей и победить её бескровно, но так, что каждый из них будет желать сдохнуть до конца своего существования. А еще я могу летать. И не дышать. И не кушать. Наверное, всё время, что я провожу в состоянии тумана, не старюсь ни на секунду. Если вдруг захочу, то смогу, овладев тонкими манипуляциями своего туманного облика, жить вечно.
Но это всё — просто не моё, понимаете? Отнимите всю эту мощь, я выдохну, скажу «спасибо», постригусь по-человечески, улыбнусь в зеркало своему отражению, лишившемуся темных теней под глазами, а потом пойду устраиваться каким-нибудь программистом. Может даже в Питер жить перееду. И буду доволен. Знаете, почему? Потому что с того момента я буду у руля своей жизни. Стану ненужным всем этим важным дядям и тетям. Буду гнить в призрачной свободе обычного налогоплательщика.
И вот поэтому, благодаря таким мыслям, я не чувствую себя выше окружающих. Не нужно разламывать здания, прожигать их лучами насквозь, не нужно вызывать страх и ужас. Да даже банально ради смеха ботинки никому слизью пачкать не нужно. Мои способности — я их не заслужил, не создал и не вижу в них для себя смысла, лишь вред, который компенсирую с их помощью. Но они — не я.
И такое мировоззрение — моя главная сильная черта. Ни у кого из окружающих, кроме Цао Сюин, прожившей очень немало, такой выигрышной для здравомыслия позиции нет. Они считают себя особенными. Исключительными. С таким искушением очень сложно бороться всем. Даже мне. А уж другим…
Я сидел на лекции, мирно записывая диктуемую нам периодику съездов КПСС, когда неподалеку от здания ВУЗ-а насмерть сцепились два очень сильных неосапианта. За время, пока шокированные студенты эвакуировались на нижние этажи, я сумел, пробившись через толпу, взобраться на этаж выше, где, в пустой аудитории, и поскидывал свои вещи, тут же превращаясь в туман и взлетая. На этот раз уже
