Грозовой фронт - Евгения Александрова
Смерть давно шла рядом с ним, неотступно, ни на шаг ни отставая, всё это время скрываясь в тени подсознания. Отнимала у него раз за разом прежние иллюзии, наивные идеалы и близких. Но это вдруг перестало пугать: маленькие смерти освобождали от оков и просыпалось внутри что-то иное.
Умирать больше некому и нечему.
Алекс медленно, точно сопротивляясь потокам воды, шёл по извилистой дороге в самом низу монастыря, шагал по плоским ступеням, поднимался и проходил мимо дарханов. С одним из них, тем, который открывал двери в храм, послушники снова собирались на широком горном плато.
Выложенная белым камнем тропа сделала большой крюк и вывела на каменную площадку, открытую всем ветрам. Алекс поднимался на самый верх той горы, к которой вплотную примыкало здание храма, пока не нашёл Вария, сидящего на краю площадки. Больше там ничего не было. Свежий порыв ветра тут же продул насквозь, когда Алекс ступил на выщербленные солнцем и дождём камни.
Громко закричали птицы в низких облаках, а камни словно дрогнули под подошвами сапог, Алекс даже покачнулся, чтобы устоять на месте.
Варий повернулся к нему. Одетый во всё белое, он выглядел как-то иначе. И вдруг показался старше, намного старше того, чем представлялся Алексу прежде.
Замерев на мгновение, Варий повторил тот жест с касанием ладонью сердца, как приветствовали Алекса все жители монастыря. Солнце заходило за спиной мастера. Вчерашний туман исчез без следа, небо стремительно меняло цвет: разливалось багряно-оранжевым и уходило в пугающую глубину.
– Закат и рассвет – то время в течение дня, когда мир особенно тонкий, – произнёс вдруг Варий. – Многие в эти минуты чувствуют нечто, тревожащее душу. Ярче ощущается связь с миром.
– Эта связь с миром… она меня пугает.
Он сходит с ума или земля и впрямь дрожит сейчас? Алекс стоял на вершине горы, чувствуя себя на палубе корабля в самом начале шторма, когда волны ещё не набрали силу и только грозятся, кидаясь на покатые бока корпуса. Песок принялся медленно сыпаться с вершины, подхватываемый ветром, а валуны мелко задрожали от качки.
Утром Варий говорил об этом месте, где лучше чувствуешь магию.
Сейчас Алекс чувствовал её сполна – она яростна и столь сильна, что стереть эти горы для неё, как разломать песочный замок. И она хочет разрушить всё ветхое, нежизнеспособное – то, что мешает ветру реветь на просторе. Мешает ему жить.
Что-то происходит. Что-то, что не поддаётся больше контролю. Может, он зря пришёл сюда? Может, сейчас весь священный город рассыплется на части, как «Ясный», разбитый вдребезги бурей?
– Ты пытаешься закрыться, возвести нерушимые границы между сознанием и окружающим, – повысил голос, чтобы стать громче ветра, Варий. – И вместе с тем твоя сила не признает несвободу, это как пытаться запереть стихию в тесную клеть…
Варий поднялся и встал перед Алексом, не обращая внимания на сильные порывы, что вовсю трепали одежду.
– Долгие годы я справлялся с этим, что изменилось? – глухо спросил Алекс, пытаясь остановить кружение мира. – Что?!
– Я чувствую две противоборствующие силы, что разрушают тебя изнутри. Но трудности, посланные богами, – ступени, по которым мы поднимаемся и растём. Преодолеешь это – и поймёшь.
Преодолеть?! Но как, демоны его подери? Как, если эта сводящая с ума магия отнимает всё, часть за частью, лишает рук, ног, присваивает себе и использует, чтобы обрушиться всей мощью. Как только жил с этим Эрик, с таким оголённым чувством всего вокруг, без кожи, принимая как данность?
– Что мне делать?!
Дрожь под ногами стала ощутимой настолько, что не давала сосредоточиться, собрать себя. Грохот прокатился над горами в унисон ревущему ветру. Алекс на миг обернулся – и с ужасом увидел, как часть горы медленно, прямо на глазах начала оседать, обрастая клубами поднятой каменной пыли. Огромный разлом молнией пронзил землю рядом, в провал посыпались камни с вершин.
Варий тоже пошатнулся. Это не бред. Это происходит на самом деле.
Это он несёт смерть! Он умрёт сам и погубит всех здесь, снова… или справится с этим! Он должен справиться с этим!
– Ты должен сломать стены, – сказал Варий так, как будто не прямо сейчас стирается с лица земли весь монастырь.
Сломать стены! Это было физически невыносимо, признать, что он в самом деле ничего не знает о мире. Принять мир и принять себя – целиком, отдаться на волю свободного ветра, что яростно трепал одежду, позволить силе, дремавшей в крови, растечься по венам, позволить сознанию отрешиться от происходящего. Отказаться от самого себя.
Как шагнуть в обрыв, зная, что тебя там ждёт свободное падение и смерть скалится острыми зубцами камней. Шагнуть, не веря, что можешь лететь.
– Дай руки!
Алекс развернул ладони, а Варий положил свои сверху. Его руки были горячи, словно в центре ладоней полыхает собственный огонь.
Они стояли на краю мира и пропасти, а вокруг закручивалась воронка, стирая грани действительности. Ветер, камни, небосвод с потоком облаков. Пыль и песок. Варий говорил на даори то, что прежде Алекс не слышал. Слова звучали так глубоко и ясно, что Алекс не сомневался: они проходят прямо через сердце, меняют его ритм, разжигают лавой кровь, что бежит по венам.
Но Варий будто передал часть своей веры и тепла, и под кожей закололо непреодолимое желание сделать этот шаг.
Уже ничего не исправить. Брат. Безумие. «Ясный», команда, Мейк. Всё уже произошло. Пора принять это и преодолеть эту ступень. Шагнуть – не вниз, вверх!
Ветер безумно взревел, когда ещё одна гора рухнула вниз, рассыпаясь тысячей обломков, хороня под собой всё прежнее, весь монастырь. И то место, на котором они стояли с Варием, принялось с ужасающим рёвом оседать вниз. Это не остановить.
Это не надо останавливать. Алекс остался один на самой вершине последней горы. Мир замер на миг в шатком равновесии… Алекс сделал вдох и раскинул руки, больше не чувствуя под ногами опоры. И рухнул в свободное падение, запрокинув голову. Запрокинул так сильно, что видел только бесконечную линию горизонта и небо, что неслось ему навстречу. Утонул в этом небе.
Солнце ослепило глаза, Алекс зажмурился и почувствовал, как сознание ещё пыталось удержаться в хрупких границах, но сокрушающим потоком его снесло в неизвестность. Ничего не осталось.
И дыхание кончилось. Сдавило лёгкие. Отказаться от всего. Отказаться от себя. Дрожь охватила пальцы, снова предчувствие боли – и будто ударом гонга разбило на части.
Отняло всё, часть за
