Яблоневая долина - Лада Валентиновна Кутузова
С полчаса они сидели на земле. Вещи были разбросаны по ущелью, но сразу искать их никто не стал – слишком много переживаний. Удалось обнаружить палатку и сумку с продуктами. Часть вещей пропала навсегда. Придётся обходиться без них. Ну и чёрт с ними.
Они развели костёр. Здесь, внизу, расположилось горное озеро, холодное и прозрачное. Сквозь светло-серую воду были видны камни. Путники набрали воду во фляги. Котелок так и не нашли, он пропал вместе со спальником. Теперь не вскипятить воду, чтобы умыться, а от озёрной мурашки по коже – студёная.
Вокруг красиво. В сумраке горы кажутся серо-голубыми, такая же вода в озере, и серые округлые камни на дне, и темнеющее небо.
Если бы Приш был художником, он многое бы отдал, чтобы здесь побывать. Жаль, что всё на бегу. Побродить бы по горам, пожить в палатке. Сегодня он впервые понял людей, которых ветер странствий гонит в путь, почувствовал родство с ними. Вечные бродяги…
Спать никому не хотелось, друзей переполняли эмоции. Глеб с Мёнгере так и сидели рядышком, их пальцы переплелись. И Пришу радостно, что они нашли друг друга, а он…
Он не знает. Рвался к Алисе, а тоскует о Харме, о том несбывшемся, что могло бы быть, но не случилось. И не сбудется никогда. Никогда! Проклятое слово.
Ветер холодил позвоночник, щекотал живот, колол в сердце. Не хочется в такой вечер думать о плохом. Лучше просто смотреть на пламя, на воду, небо и горы.
Когда друзья рядом и смерть прошла мимо, улыбнулась безгубой улыбкой и исчезла. Но не на совсем, а скрылась за ближайшим утёсом, чтобы не забывали о ней. Но сейчас они живы и радуются этому.
– Хотите расскажу одну сказку? – предложил Глеб.
Приш кивнул – в такой вечер только и слушать сказки. На небосводе зажглась первая звезда. Сколько же они здесь сидят? Долго, наверное. В воздух взлетела искра, ещё одна.
– Говорят, раньше наш мир был крохотным, размером с мячик, – начал Глеб. – И находился в кармане одного бога. Тот шатался по космосу, нигде не задерживался. И прохудилась у него одежда, в кармане прореха образовалась. Выскочил шарик и повис в пространстве.
Приш словно смотрел спектакль: старенький бог в ветхой одежде. Ветер странствий треплет полы его плаща, дёргает за седую бороду. Бог ёжится, но продолжает путь, вместо того чтобы осесть в каменном домике, увитом розами. Где под окнами непременный пруд с лебедями и деревянный мост с перилами.
– Искал бог пропажу, но так и не нашёл. Плюнул с досады и дальше отправился. А слюна его упала прямо на шарик. И зародился из неё океан с разными тварями.
Приш хихикнул: даже боги плюются. А ему мама вечно замечание делала!
– Долго висел шар в нигде, рос потихоньку, становился планетой. Появились на ней горы и впадины, реки и озёра. Завелись животные, рыбы и птицы, – продолжал Глеб. – А тот океан так и остался прежним.
Пришу показалось, что Глеб выдумывает сказку на ходу. Ну и пусть. Зато можно отвлечься ото всего. Они так притомились: и телом, и духом.
– Все ходят мимо океана и думают, что это обычная лужа, которая разливается ранней весной в центре города и не высыхает до поздней осени. Люди идут и плюют в лужу от злости. И никто не знает, что твари в ней только и ждут, чтобы тоже вырасти. – Глеб выдержал зловещую паузу и закончил: – И тогда они выйдут и сожрут всех.
Приш не выдержал и расхохотался – он любил такие истории. Особенно когда собирались с парнями по вечерам у костра. Тут кто кого переплюнет в сочинительстве. Мёнгере сказка тоже понравилась.
И тут Глеб неожиданно произнёс:
– Мёнге, когда мы дойдём до радуги, выбери нормальный мир, чтобы вернуться. Мой, например. Я буду этому рад.
Она промолчала, но Глеб не отставал:
– Пообещай! Если загадаешь не для себя, то попадёшь снова в пустыню.
Приша словно в снег уронили: зачем Глеб вспомнил о дороге? Не хотелось думать об этом. Но… Приш прокрутил слова Поэта. И он, и Глеб могут попросить что-то другое. Ну не попадёт он домой, не велика потеря. Вообще-то, велика, но он потерпит. Да и Глеб запросто к себе возвратиться может. А у Мёнгере выбор в желаниях невелик – на кону её жизнь.
– Или давайте с Глебом к нам в Яблоневую долину, – предложил Приш. – Не пожалеете. Знаете, какие у нас люди хорошие? И яблок много.
Глеб его поддержал:
– Приш дело говорит. Так что подумай.
А Мёнгере ничего не ответила.
Глава 41. База под куполом
Он снова падал вслед за Мёнгере, крылья не хотели раскрываться. Глеб понимал, что дар спит в нём, потому и крылья отказываются служить. Он тянул руки к Мёнгере, но та ускользала. Слова не хотели появляться на свет. Тело ломило, Глеб корчился от боли. И когда, казалось, встреча с землёй была неизбежна, из Глеба вырвалось:
Жизнь летит, натянув вожжи,Как струна, на разрыв – нервы…Пусть на плаху талант сложён –Я останусь себе верным.Стих запретным плодом зреет,Но без смысла стихам – амба!Мысль, распятая на хорее,Воскресает в мозгу – ямбом.То орлом надо мной кружит,То, как Землю, меня вертит…И кому это всё нужно?Кто поэта судьбу чертит?Крылья расправились рывком. Глеб впервые ощутил их с того момента, как очнулся от наркоза. Когда до поверхности остались считаные метры, он подхватил Мёнгере. Крылья дрогнули от двойной тяжести, но удержали. Глеб прижал к себе девушку и завис в воздухе.
Не Пророк я! Не Мессия!Но пою о любви к ближним,Только люди вокруг – глухие,И кажусь я себе – лишним.Он шептал стихи Мёнгере на ухо, гладил волосы и никак, никак не мог расцепить объятия, хотя они уже стояли на дне ущелья. Словно боялся потерять вновь.
Они так долго шли вместе, и только недавно Глеб осознал, что за девушка рядом с ним. А стихи заполнили собой мир, принося в него надрыв и страсть:
Продираюсь к людским душам,Ветер в грудь, штормовой, встречный!Но не принято тех слушать,Кто ещё не ушёл в вечность…[15]Глеб вскочил, хватая воздух ртом – во сне он перестал дышать. Неужели свершилось?! Он снова научился соотносить кровь и любовь-морковь? И это ощущение, когда душа парит от счастья, что всё получается. Глеб постарался вспомнить строки и не смог – видение стёрлось. Но ничего, получилось один раз, выйдет и во второй.
Он осмотрелся и тут же разбудил остальных: ночью они вновь переместились. Обычно переход происходил во время пути. Будто кто-то накладывал один мир на другой, размазывал их очертания. А потом – раз, и они оказывались в другом пространстве. А сейчас словно кто-то
