Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями - Олег Владимирович Фурашов
– Да, может, вовсе и не любопытство? – выразил сомнение журналист. – А, фигурально выражаясь, вы возжелали ещё раз подёргать за дойки всемогущего олигарха?
– Эх-ма, – скривился пройдоха. – Короче говоря, долго ли коротко ли, а разнюхали мы, что доктор-некролог Волков, который позднее слинял за бугор, в Казани в закрытой клинике строгал человекообразных зомби. Как папа Карло буратинов. И допёрли мы, что Диану склонировали из останков Марины. И таковским уродским способом Лонской заполучил любимую. Заполучил, растерзав. Чуете стиль Лонского? «Весь мир отстой, а я – король!»
– М-м-да…, – промычал Юрий в ответ.
– Ан Жека не успел попользоваться открытием, – скорбно перекрестился Семён Гаврилович. – Убрал его Лонской. Посему…, – откусил Сухолятин заусенец, – заполучу я гонорар за интервью, и из своего пермского бункера кану в небытиё. Где меня не достанут. Чао, господин Лонской!
Венчала передачу музыкальная заставка, навязанная лично Рокецким. Потому Рокотов, выполняя волю шефа, произнёс заранее заготовленную финальную тираду:
– По имеющимся у нас сведениям, – пояснил он воображаемой зрительской аудитории, – «Чао!» Лонскому сказал не только господин Сухолятин, но и Диана Лонская, сбежавшая от него. И она шлёт папочке музыкальный привет в виде песни барда Гоноратия Лепилова «Пигмалион и Галатея».
И далее монтировалась видеозапись выступления Гоноратия на одном из корпоративов:
Ко мне являлась ты в рассветных снах -
Из мира грёз, прелестное созданье,
Сон таял сказкой с мёдом на устах,
И наступало разочарованье.
Ведь до поры была бесплотной страсть,
Я ей шептал напрасные признанья,
Но ты однажды феей родилась,
Из моего заветного желанья!
Тебя ваял я из Луны ночной,
И созидал из призрачных видений,
И ты пришла небесно-молодой,
Ты выткалась из сладких предвкушений!
Твоя реальной стала ипостась,
Так воплотились страстные мечтанья:
Так ты явилась – чудно родилась,
Из моего заветного желанья.
Теперь ты есть: моя и не моя,
Прекрасная, но вольная стихия,
Завоевать тебя смогу ли я,
И окунуться в очи голубые?
Хотя реальна ныне милой стать,
Взаимными не стали ожиданья:
Ведь даже Бог не дал тебе понять,
Что родом ты из моего желанья.
Любовь к тебе, как Ариадны нить,
Из лабиринта к свету выводила,
Прекрасно – Галатею сотворить,
Милее, чтоб она меня любила?
Но если, через сто кругов пройдя,
Не поведу любимую к амвону,
Утешусь, миру подарив тебя,
Как Рафаэль – Сикстинскую Мадонну!
Глава четвёртая
1
«Сладенький мерзавчик» привычно егозился в своём кабинете перед зеркалом, когда туда «на полголовы» заглянул руководитель службы безопасности Глеб Самарин:
– Вадим Юрьевич, прошу прощения, Рокотов из Перми вернулся. Вы наказывали немедля доложить…
– Па-да-ждё-от, – не оглянувшись, по-женски капризно
отмахнулся тот. – Я ско-ора-а-а…
Наведя полный лоск, Полуметросексуал уселся за стол, щёлкнул тумблером переговорного устройства и прощебетал в микрофон: «Глеб, падавайте Рокотова».
Командированный явился для отчёта в каком-то непонятном
для шефа возбуждении. Он был определённо взволнован.
Докладывая о выполнении задания, журналист продемонстрировал патрону на мониторе уже смонтированную видеозапись интервью с Сухолятиным – с комментариями, перебивками и заполнениями. Компоновка материала магнату понравилась.
– Добро, Юрочка, добро! – похвалил Рокецкий помощника. – Оставь мне материал. В понедельник мы ещё вернёмся к записи, сделаем нюансировочку, а сейчас, извини, некогда, – повернулся он к аппарату внутренней связи, чтобы вызвать к себе Сёму Бакулина.
– Вадим Юрьевич, простите! – остановил его Рокотов, извлекая флэш-карту из системного блока компьютера и выкладывая её на стол большого начальника.
– Ну, что ещё? – недовольно пыхтя, развернулся тот мясистой тушей.
– Вадим Юрьевич, я хочу спросить вас про Диану Лонскую.
– Про Диану? А что Диана? С ней всё нормалёк. Ты попросил её припрятать, я и припрятал. Там до неё кусачий спиногрыз Лонской не доберётся.
– Я хотел бы, чтобы в телепередаче речь о Диане шла обезличено. О Лонском конкретно, а о ней – обезличено.
– Как это – обезличено?
– Как об анонимной персоне, ну, или, чтобы она фигурировала под вымышленным именем. И чтоб без фотографий…
– А больше ты ничего не хочешь? – сморщил Сладенький Мерзавчик кончик носика, что служило верным признаком недовольства.
– Но мы же условились перед моим отъездом в Пермь, что…
– Ладно…Подумаем…
– И ещё, Вадим Юрьевич…, – сделал глубокий вдох журналист,
собираясь с духом, – я хотел бы с ней, с Дианой…кгм…повидаться.
– Чего это?
– Хм…У меня к ней личное дело.
– Ка-какое ещё личное дело?! – с привизгиваниями осведомился Рокецкий.
– Хм…Как у мужчины к женщине.
– Погоди-погоди, Юрок…Я чего-то не того…А ты вообще-то кем ей доводишься?
– Кгм, я люблю её…И она меня…Мы любим…
– Лю-ю-убим?! – в удивлении выставил язычок олигарх. – Ну, я не знаю…Это твои проблемы. И не грузи ими меня.
– Но Вадим Юрьевич…
– Что Вадим Юрьевич! – вспылил тот. – Задолбал! Когда ты её приволок, то какой уговор был? Припрятать её. Так?
– Ф-фу…Так.
– Так какой же вульвы тебе надо? Я в такую резню с кусачим хамлом ввязался, а ты меня своей слюнявой лирикой грузишь. Что за вагинальная бестактность?!
– Вадим Юрьевич, мне с ней на пять минут…Она же ждёт меня…
– Папа мой – не мужчина! – на фальцете выругался Рокецкий, теряя последние крохи терпения. – Ничего она не ждёт! Глеб, ко мне! – позвал он Самарина по селекторной связи.
– Да, Вадим Юрьевич? – живо возник начальник охраны в дверном проёме.
– Эта…Диана чего-то просила?
– Никак нет.
– Про…э-э-э…Рокотова спрашивала?
– Никак нет.
– Точно?
– Обижаете, Вадим Юрьевич!
– Слышал? – развернул свиное рыло патрон к журналисту.
– Но Вадим Юрьевич…
– Кат-тись вон, трепло экранное! – по-женски завизжал тот, тряся жирными ляжками. – Глеб! Что за вагинальная бестактность?!…Убери эту болтливую вульвищу, чтобы не воняло здесь!
2
Лонская вторую неделю томилась в заточении у Рокецкого. То, что это оказался самый настоящий плен, ей стало ясно в первый же день «каникул». Отоспавшись после лёгкой операции по удалению из руки чипа, она роскошно позавтракала в два часа дня, после чего погуляла по просторной охотничьей резиденции, расположенной в живописных окрестностях озера Селигер. Бродить вдоль забора с колючей проволокой под напряжением, под камерами слежения и под присмотром охраны ей скоро наскучило. Диана решила выйти за ворота. Тут-то ей от этих самых ворот и дали поворот, недвусмысленно намекнув, что «туда низзя», и что она человек подневольный.
Вернувшись в отведённый ей номер-люкс, девушка бросилась к трельяжу: там, в одном из ящичков, лежала её дамская сумочка, в которой хранились два «мобильника». Она намеревалась связаться с Рокотовым и попенять ему «за подставу». Увы, в сумочке телефонных аппаратов не оказалось, они бесследно исчезли. А персонал резиденции на её гневные филиппики реагировал недоумёнными пожиманиями плеч.
Так в одночасье барский уход и комфорт обернулись пятизвёздочной тюрьмой. Тюрьмой со всеми мыслимыми удобствами, но, вместе с тем, с охраняемой территорией, с коттеджем на хитроумных замках и с пуленепробиваемыми дверями и окнами.
Каждый шаг пленницы был под надзором. Даже в её спальне работала видеосистема. Максимальным достижением двухдневной войны с сухой голодовкой, объявленной Дианой, оказалось то, что видеоаппаратуру убрали из ванной и туалета. В порядке ответной меры из санузлов изъяли все предметы, которыми она могла причинить себе вред. Сверх того, строго проинструктированный бдительный надзиратель раз в три минуты стучал в дверь санузла и просил «княжну Тараканову», как не без иронии меж собой стража именовала особо охраняемую персону, «подать голос». На что
