Zадача будет выполнена! Только вперед - Николай Петрович Марчук
Со второй волной украинских штурмовиков мы бодались часа два, но в итоге отогнали их от наших позиций. Правда, пришлось пожертвовать одной БМП, которую вывели из капонира, чтобы она отработала по мельтешившим на заднем плане бронемашинам. Ну а пехоту встретили огнем из пулеметов, минометов и ПТУРов, положили около десятка укропов. С нашей стороны только три «трехсотых», и то все, слава богу, легкие.
– Завтра нам всем кабдец! – грустно резюмировал паникер и пессимист Крест.
– Поглядим, – раздраженно хмыкнул я. – Балаклавы нацепили и встали группой, – приказал я, обращаясь к бойцам, находящимся в подвале. – У кого нет масок, пусть прикроют хари шарфами.
– На фейхоа? – спросил Глобус, глубокомысленно рассматривая трофейную бритву, которая должна была работать от батареек, но почему-то не включалась.
– Видео буду снимать, – пояснил я. – Надо записать видос, на котором мы будем жаловаться на горькую судьбу нашего подразделения, а заодно клеймить позором военных чиновников и бюрократов.
– Думаешь, надо? – брезгливо поджав губы, спросил сержант Чехов.
– Надо! – твердо заявил я. – Пора перестать обороняться, надо переходить в наступление. Хватит, надоело все!
Одно из самых тяжелых чувств, с которыми человек сталкивается во время войны, – это чувство собственного бессилия. Это чувство никогда не приходит в одиночку. За бессилием следуют боль и страх. Ощущение собственной уязвимости и неполноценности. Мы можем совершать множество абсурдных действий в попытке доказать самим себе, а также окружающим, что можем контролировать ситуацию, но всегда приходит момент, когда ты понимаешь: всё, это конец!
На войне страшно! Постоянно, каждую минуту страшно. Со временем страх притупляется и уходит на задний план. Но есть страхи, которые постоянно сидят в голове солдата, находящегося на передовой. По крайней мере, для меня и всех, с кем я общался, именно эти три страха самые живучие, не выходящие из головы. Причем все эти страхи постоянно переплетаются между собой, клубятся, как ядовитые змеи, шипят и пускают яд в твоей голове, отравляя психику, заражая ее безумием.
Артиллерия – это страшно. Во время ее работы ты ощущаешь себя голым. Кажется, что спрятаться негде, смерть находится практически везде. Взрывы ухают, земля трясется, осколки проносятся по окопам, комья земли сыплются с неба. А внутри у тебя всё звенит и дрожит от страха. К этому нельзя привыкнуть. К мелким калибрам (типа 60 миллиметров и 82 миллиметра) минометных мин еще как-то можно привыкнуть, но все, что больше, – это жуть, к которой привыкнуть невозможно даже спустя несколько лет, проведенных на войне.
Плен. Вероятность быть пойманным врагом вызывает большие переживания. Обычно это происходит, когда ты ранен или оказался в изоляции на поле боя. В этом случае страшно не столько оказаться в стане врага, сколько от того, что с тобой сделают. Противник обозлен на нас, и редко плен обходится просто побоями, холодом, голодом и неоказанием медицинском помощи. Могут быть пытки, издевательства и унижения – это ужасно! Могут задолбить насмерть, пихая в анальное отверстие черенок от лопаты; могут снимать на видео, как насилуют, а потом скинут отснятое родственникам, которых быстро вычислят через социальные сети; могут кастрировать. Эти твари много чего могут…
Это страшно, поэтому солдаты и боятся плена. Настолько боятся, что порой, оказавшись отрезанными от своих в одиноком окопе и будучи ранеными, понимая, что могут обессилеть и попасть в плен, подрывают себя гранатами, даже когда противник еще далеко и есть шанс выбраться, спрятаться и добраться до своих. Дергаешь кольцо из гранаты, прижимаешь к щеке гладкое яйцо эргэдэшки, чтобы наверняка убило, отпускаешь предохранительный рычаг – и умираешь. Зачастую погибнуть проще, чем пережить пытки плена.
Увечья. Умереть на войне можно легко и быстро: пуля прилетела – и тебя нет. А бывают ситуации, когда, оставшись в живых, ты получаешь тяжелые ранения, которые ведут к серьезной инвалидности. Когда мимо тебя проносят раненых с оторванными конечностями, ты всегда думаешь, что, не дай бог, и тебе что-то вот так размолотит и отчекрыжит! Спаси и сохрани! А если тебе приходится самому тащить раненого, ты его, как можешь, успокаиваешь: «Братан! Ноги – херня, главное – член с яйцами на месте! Сейчас такие протезы делают, что как настоящие ноги: бегаешь, прыгаешь на них. Так что не бзди, жив остался, и ладно!» Вот только раненый смотрит на тебя, кусает губы от боли и сквозь зубы материт: тоже мне нашелся успокоитель, сам-то вон на своих ногах идешь. Конечно, легко умничать, когда у самого все конечности целы.
Еще минуту назад ты бегал на обеих ногах, а тут – бах! – взрыв, и всё, что ниже колен, кровавая каша, да и выше колен ноги сильно посечены осколками. Первая мысль: что с членом и яйцами?! Почему-то именно за сохранность половых органов переживаешь больше всего. Хрен знает, почему так; видимо, природой так заложено, что мужчина в первую очередь самец и оплодотворитель самок, а уже потом всё остальное. Вторая мысль – ноги! Мои ноги! Как я теперь буду жить? Как ходить, как бегать, как стоять? Как, черт возьми, в туалет ходить? Как?! И уже тебя тащат к пункту сбора раненых, и боевой товарищ утешает тебя, что ноги херня, главное, жив остался и мужские причиндалы на месте.
А еще можно не получить физическую травму, а просто сойти с ума от всего происходящего на поле боя. Многие боятся слететь с катушек, перспектива доживать жизнь дебилом мало кого прельщает. Когда ты только попадаешь на войну и видишь вокруг себя ветеранов, воюющих не первый месяц, ты понимаешь, что с ними что-то не так, они какие-то не такие. Где-то на третий-пятый день пребывания на войне (если повезло выжить) ты понимаешь, что с бывалыми, обстрелянными парнями что-то не так: бацилла войны поразила их, забрала их душу, навеки изменив человеческую сущность. И тебе суждено стать таким же, как они, потому что иначе на войне не выжить. Если хочешь вернуться домой живым, то изменись, стань человеком войны – homo bellum, если по латыни.
Эти страхи отравляют жизнь и туманят мозг, но со временем ты с ними справляешься и кое-как уживаешься, забывая на время про плен и увечья, и, даже сидя под вражеским артобстрелом, каким-то чудом умудряешься провалиться в зыбкое забытье сна.
Это всё рассуждения интеллектуала и интеллигента, к которым я себя причисляю. А вот тот
