Элеонора Августа - Борис Вячеславович Конофальский
Солдат, тяжко стуча ботинками по мостовой, побежал к своей части.
И первый раз вместе с рождающимся в глубине души страхом закралась в голову Волкова мерзкая и скользкая мыслишка: «А не пойти ли, пока еще не стало поздно, пока в тылу или во фланге не появился отряд горожан, назад, к пристаням? Не захватить ли баржу да не отплыть ли к себе?»
Нет-нет, то дело ублюдочное, трусость – суть холопская, ему, Рыцарю Господа, такое не пристало. Это от дьявола все, это рогатый искушает. Нельзя бросать Брюнхвальда и Роху. Если придут сюда с соседней улицы отряды, у него есть резерв, почти сто человек, он перекроет улицу и будет стоять, ждать высадки фон Реддернауфа и Кленка.
А тем временем от стрельбы на улице стоял такой густой дым, что дышать было непросто. И теперь пули аркебуз после каждого залпа доставали все больше и больше врагов. Первый ряд горцев, что был в начале боя, почти полностью сменился. Теперь людей с хорошим доспехом стало заметно меньше. Пули стрелков, да и стычка с баталией Фильсбибурга прыти и наглости горцам поубавили. Волков подъехал ближе через дым пороховой и с удовлетворением отметил, что всего у горцев осталось шесть рядов в баталии, и шестой был отнюдь не полон. Жаль, что офицер вражеский все еще ездил на своем чертовом коне за спинами солдат. И, видно, залпы аркебуз так измучили противника, что за спинами его снова появились арбалетчики.
«Слава богу, что не на крышах соседних амбаров».
И тут же через головы вражеской баталии полетели болты, и все опять доставались стрелкам Вилли. Один, второй, третий стрелок, выходя на исходную позицию, ловил арбалетный болт в плечо, в руку или в бедро. Волкова перекосило от злости, а ведь вроде все налаживалось, как хорошо было, когда после залпа одной линии трое, а то и четверо врагов покидали строй.
«Ублюдки!»
Волков проехал немного вперед.
– Вилли, хватит, отводите людей! Отводите!
Он не мог допустить сейчас таких потерь.
Капитан Вилли дал команду, стрелки бегом покинули свои позиции, и тут же арбалетные болты стали лететь уже в людей Фильсбибурга. Тянуть нельзя, время сейчас не на стороне генерала, он подъехал к капитану.
– Капитан…
И тут за спиной Волкова Максимилиан вдруг выругался:
– Дьявол!
А потом вскрикнул господин Фейлинг, и в голосе его послышались страх и возмущение:
– Максимилиан, вы ранены!..
Волков оглянулся.
Болт ударил знаменосца в щеку, под правую скулу. Распорол ее, кажется, выбил зуб, зацепился за край шлема и упал вниз. Из разорванной щеки на горжет и кирасу обильно текла кровь.
– Вы ранены, Максимилиан! – продолжал кричать бестолковый Фейлинг.
– Замолчите, болван! – велел ему Волков и уже спокойнее сказал Максимилиану: – Прапорщик, отдайте знамя сержанту Хайценггеру.
Сержант, услыхав это, подъехал к ним. Он был готов взять знамя, дело это для всякого почетно.
– Нет-нет, я в порядке, – с трудом отвечал молодой прапорщик. Достав из седельной сумки чистую тряпку, он приложил ее к лицу.
«Не хватало еще, чтобы эти ублюдки моего знаменосца убили или чтобы он знамя уронил».
– Капитан Фильсбибург, – распорядился Волков, – идите уже на них, врежьте им как следует.
– Да, генерал, – ответил капитан. – Барабанщик, играй «готовься».
Пока Вилли стрелял, Фильсбибург выровнял линии и взял из резерва людей. Теперь его восемь полноценных линий выглядели заметно внушительнее, чем шесть неполных линий врага.
И солдаты кавалера пошли вперед. Сошлись. Теперь, не имея возможности стрелять в солдат Фильсбибурга, арбалетчики горцев сразу стали кидать болты в Волкова, Максимилиана и молодых господ. Волков хотел быть ближе к своим солдатам, но один болт попал ему в шлем, следующий порвал знамя, другой царапнул незащищенную в тот момент руку Румениге, и еще один слегка зацепил шею его коня. Болты сыпались дождем – пришлось отъехать, чтобы сохранить лошадей.
И опять понесли солдат к забору, чтобы уложить в ряд своих раненых и мертвых товарищей. А горцы дрались так, что не только сами не уступали, а еще давили на баталию Фильсбибурга.
А у забора уже человек тридцать лежало, кавалер перестал считать мертвых и раненых. Он надеялся, что и противник несет потери. Да нет же, он знал, что так и есть, но противник на своей земле, к ним помощь может прийти в любую минуту, а вот к нему…
Он сжимал и разжимал кулаки, приходя в ярость. Злился он в основном на Фильсбибурга, полагая, что тот слишком хладнокровен во время дела. Это было невыносимо. Генерал не мог вот так сидеть и ждать, зная, что дорога каждая минута, что всякая следующая может все изменить, все перевернуть ему во вред и привести к разгрому.
– Фейлинг! – рявкнул он. – Дайте-ка мне мою секиру.
– Господин генерал… – только и произнес оруженосец.
– Сержант Хайценггер, ты и твои люди со мной, знаменосец тоже, – продолжал генерал, уже слезая с коня.
– Господин генерал, сие не должно вам, – вдруг заговорил Максимилиан, так и держа окровавленную тряпку возле лица. Видно было, что он не согласен с приказом. На памяти кавалера первый раз прапорщик заупрямился и оспаривал его решения, но возражения свои излагать тихо ума у него хватило. – Если… вас даже просто ранят, дело будет проиграно… Дело и вся кампания. А может, и всем вашим людям конец придет.
Волков не слушал, он уже ногу из стремени вынул, но тут к ним подбежал капитан Вилли и сообщил:
– Их арбалетчики убежали, господин генерал, пусть Фильсбибург отведет своих людей, я еще постреляю, теперь у них доспехи похуже будут, мы их свинцом нашпигуем, только дайте.
Волков размышлял всего мгновение. Дело было не в предложении молодого капитана стрелков, дело в том, что Максимилиан прав. Сейчас, когда все словно подвисло на волоске или, вернее сказать, висит на весах взбалмошной Фортуны, лучше не рисковать.
– Хорошо, капитан Вилли, передайте Фильсбибургу, пусть отводит баталию, – наконец согласился генерал и снова поставил ногу в стремя.
Он надеялся, что сейчас горцы пойдут за отступающими и выйдут на широкое место, и тогда он точно сам поведет резерв и гвардейцев, чтобы смять им фланг. Но офицер за спинами горцев не собирался покидать позицию, стал ровнять ряды.
«Ждет, он точно кого-то ждет».
А к ним уже побежали стрелки Вилли.
«Высаживались на заре, а сейчас осталось, кажется, два или два с половиной часа до полудня».
Единственное, что его утешало, так это то, что, выровнявшись, враги едва набрали пять целых рядов да еще дюжину людей. А Фильсбибург из резерва взял себе в пополнение столько людей,
