Легенда о Вороне и Лотосе - Ли Марибель

Платье было мне велико. Головной убор чуть спадал на лоб, и приходилось постоянно его поправлять. Но я едва ли замечала его груз. Мне закрыли лицо красной вуалью, так что все расплылось в кровавом тумане. Но моя рука не дрожала, сжимая круглый расписной веер. Красный цвет платья напоминал мне о том, почему я была здесь. Белая луна, черное небо, красная земля – мой дом.

Тетя Цзюань вела меня за руку.

Я знаю, что мама бы плакала, увидев меня такой. Я знаю, что мама бы никогда не позволила мне совершить обряд в платье, расшитом не ее рукой. Но мама была мертва. И не было времени плакать.

Отец не мог подняться, поэтому мы совершали обряд в его покоях. Я видела лишь силуэты господина Бай Фэна, моего отца, сидящего на постели, Бай Сина. Он плыл красным пятном ко мне. Потом взял руку, и мне передалось его спокойствие. Это ничего не значило. Ничего. Перед всем, что уже произошло, это ничего не значило. Мои руки не дрожали, когда нам подали ножницы и мы отрезали пряди волос, чтобы связать их. Мои руки не дрожали, когда кто-то поднес вино. Брачное вино – я впервые пила что-то крепче чая. Горькое, оно обожгло горло и упало на дно камнем. Я подавила кашель. Мы подошли к отцам и отдали три поклона. Первый Небесам и Земле, второй родителям, третий друг другу. Убор сползал мне на глаза, и тяжелое платье давило плечи. Бай Син помог мне подняться.

– Теперь ты и моя дочь тоже, – сказал дядя Бай Фэн.

Кашель все еще рвался наружу, я не могла ответить и только поклонилась ему.

– Я провожу Чжу-эр в покои. – Бай Син.

Я не хотела уходить. Я хотела остаться с отцом здесь. Но я не могла сказать им об этом.

Люди расступились. Я знала, что тетушка Цзюань, Ду Хувэй и Стражи Учения были здесь, но я не различала их лиц. Красным облаком мы вышли из покоев. Я не хотела, но цеплялась за ладонь Бай Сина. Если бы не его рука, я бы не прошла и трех шагов в этих одеждах. Поднялся ветер, и вуаль плотно обняла мое лицо – будто все оно залилось кровью. Я почувствовала, что падаю, но его руки были быстрее, они подхватили меня, не давая коснуться земли. Он не сказал, но я, даже не видя его лица, почувствовала его мысли: «Ты не можешь быть такой слабой».

Бай Син внес меня на руках в покои Семи Лепестков и затворил дверь, не пуская ветер за нами. Он опустил меня у постели на самый край. Я застыла, не зная, могу ли пошевелиться. Таким был обычай – невеста ждет своего жениха, чтобы тот поднял вуаль. Я ничего не ожидала и не могла плакать.

– Ни о чем не беспокойся, ты должна отдохнуть.

Он стоял где-то далеко, или это я больше не могла различать его голос. Красное пятно все еще кололо мои зрачки.

– Чжу-эр.

Я неловко кивнула и почувствовала, как убор падает. Все спуталось, мои волосы зацепились за украшения. Я потянула их вниз и прикусила губу.

Я была все та же – неумелая девочка, чьи иероглифы кружили на бумаге кляксами.

– Замри.

Мои руки опустились. Бай Син стоял передо мной на коленях и осторожно распутывал беспорядок. Убор бесполезной грудой лег рядом со мной, его накрыла красная вуаль. Все та же неуклюжая, растрепанная девочка – я зажмурилась. Я не хотела, чтобы он заметил в моих глазах страх.

– Спи, скоро придет рассвет. – Тихий голос и удаляющиеся шаги.

Спать. Я не могла спать. Из прикушенной губы пошла кровь, и я почувствовала, что меня выворачивает. Медный солоноватый вкус смерти растекся по моим венам и накрыл оцепенением. Я неподвижно сидела на постели и просто ждала рассвет. Я слышала, как вдалеке пробуждаются люди, потом топот ног, влекомый кличем, что-то еще, еще, еще. Когда они вернутся? Я хотела, чтобы они вернулись, стоит мне задержать дыхание. Я хотела поехать с ними, я хотела обернуться вороненком и полететь следом, но я была лишь маленькой девочкой, чьи руки сковал страх.

Бай Син был прав. Мне было страшно. Страх струился красным подолом платья. Страх струился бледнеющим небом и даже распускающимися цветами под окном. Мне было страшно. Я была одна, и больше некому было напоминать, что бояться бессмысленно. Стоило шуму стихнуть, рассвет тихо забился крылышками света на полу, и я снова сбежала.

Я бежала к отцу по узким дорожкам замирающего сада. Только все было зря. Кто-то был там, внутри, я слышала шаги. Несколько минут я ждала, не решаясь войти. Тихий шепот, звук – кто-то поил отца. Лекарь Гу? Я знала, что врываться нельзя. Нужно было уйти, нужно было… было. Только глухой кашель решил за меня. Все было неважно. Я вбежала в комнату и застыла. Ни лекаря Гу, ни слуг. Только отец сидел на кровати, захлебываясь в кашле и крови. Странный травяной запах пропитал его руки. Глаза пронзали красные нити и страх – или это был ужас, или гнев, я не знаю.

– Одно солнце… заходит… восходит другое.

Он не переставал кашлять, и красное пятно расползалось, призывая смерть.

Кажется, я кричала, звала на помощь, или не кричала, или страх сжал мое горло колючими щупальцами. Его рука холодела, холодели мои пальцы. Он пытался что-то сказать, но кровь смывала слова, забирая его силы. Потом он схватился за грудь и упал на постель. Его глаза замерли, только кровь все еще сочилась, будто живая. Никто не пришел. Никто не сказал, что мой отец мертв. Я поняла это сама. Его отравили. Я поняла это позже. Он был мертв, и он ошибся. Мы не были здесь в безопасности. Это место не было мне домом. Оно было только его смертным ложем. Мой дом был там, где был он. А его больше не было, и дома больше не было.

Холодное спокойствие надавило на грудь. Он был прав. Нет времени на страх и слабость.

Моя холодная рука не дрожала, когда я закрывала отцу глаза и отдавала поклон. Смерть стояла где-то за спиной. Я не могла умереть так. Я была наследницей отца, брат не мог лишиться меня, так и не узнав, что я не хотела выпускать его из рук.

Это была не я, кто-то уже старше, уже бесстрашней. Кто-то, кого не пугало, что за подолом платья тянется кровавый след. Я просто оборвала его.

Я умела прятаться, я была здесь столько раз, что могла идти с закрытыми глазами. Если они и искали, то не нашли меня. Я исчезла, и никто не видел, как я ушла из Дворца Безмятежности. Там оставалось тело моего отца, но я знала, что не унесу его с собой. Там оставался его меч, но я знала, что не попаду в Павильон Ледяных Стрел, где они спрятали его. Там оставался мой враг. Я должна была вернуться туда однажды. Живой.

I часть

Восемь лет спустя

Шаньлу гудел пересудами. После неурожайной осени страшный пожар смел все продовольствие, присланное двором. Даже амбары императорского наместника воспарили к серому небу черными пепельными птицами. В самые холода город остался в лапах двух демонов: страха и голода. Наместник Цзюэ винился перед народом и лично раздавал последние запасы, спасенные из собственного пожарища. Хотя по городу ходили слухи, будто этот рис был прислан Учением Лотоса, все же тучному, съежившемуся от холода наместнику кланялись и благословляли его род. А потом пришла весна, и пятого числа весь город пробудила весть о страшном коварстве: открылось, что наместник Цзюэ перепродал присланное из столицы зерно, а свои запасы тайно перенес в новые хранилища. С каждым часом новые подробности облетали дома и лавки: и пожар тот был подстроен жадным наместником, и сам он потолстел за голодную зиму, а когда недовольный народ стал требовать объяснений перед воротами его поместья, почтенный императорский наместник господин Цзюэ спрятался в покоях, трясясь от страха, как поговаривали те, кто не видел дальше высоких ворот усадьбы.

Злость в глазах горожан пылала новым пожарищем. Все ждали, когда Учение Лотоса покарает злодея.

– Глава Бай этого так не оставит! Пусть только наместничек попробует выкрутиться!