Закон Фукусимы - Силлов Дмитрий Олегович "sillov"

– Мы? – перебил я ученого.

– Да. Мы.

Слышно было, что эти слова дались ученому тяжело.

– Мы. Я и моя команда учеников. Но тогда мы не знали, над чем работаем, нам просто приносили куски биоматериала. Однако это в прошлом, за которое я готов понести любое наказание…

– Почему вы нам помогаете? – вклинился Виктор.

Последовала секундная пауза.

– Там Кацуми, моя жена, – с трудом произнес профессор. – В Зоне. Она работает там. Или работала… Я надеюсь, что она все еще там… И, быть может, вам удастся ее спасти…

– Работала? – переспросил Японец. – Кем?

Слышно было, что профессору все труднее говорить, но он пока справлялся.

– Зона – это огромная ферма по выращиванию хидои. Взрыв подводной лаборатории и цунами, возможно, и не были запланированными, но хозяева Зоны быстро сориентировались в ситуации и постарались извлечь из нее максимальную выгоду. А на любой ферме нужен персонал. Много персонала…

– Понятно, – скрипнул зубами Японец. – А заправляет фермой, вернее Зоной, клан Ямагути-гуми. Выращивает людей на убой, предварительно превращая их в монстров. Бизнес в духе этого клана. Не объясните, зачем мы здесь? Сомневаюсь, что нужно было городить такую сложную многоходовку, чтобы запустить сюда еще пару свежих тел на убой.

– Дело в том, что недавно датчики зафиксировали искажения нашей реальности, – сказал профессор. – Сильные искажения, с прорывами ткани Мироздания. После этого мы перестали получать сообщения от наших фортов – и от тех, кто уходил в Зону, чтобы выяснить причину потери связи. На одном из этих фортов работала моя жена.

– Что за форты? – быстро спросил я, хотя в целом уже было понятно, о чем идет речь.

– Отправляю вам карту с обозначением фортов. Это укрепленные пункты в Зоне, где проживают охрана, ученые, обслуживающий персонал…

– А также наверняка охотники на хидои, – невесело усмехнулся я.

– Вы правы, – еле слышно произнес Такеши. – Их так и называют – охотники… Простите, мне надо идти: кажется, мой сигнал засекли… Спасите мою жену, умоляю вас…

Из динамика послышался топот, множество голосов, вскрик ученого, после чего связь прервалась. Правда, за мгновение до этого на экране появилась фотография молодой женщины – видимо, это и была Кацуми, жена Такеши.

– Сомневаюсь, что мы еще увидим профессора, – задумчиво произнес Японец.

– Тем не менее информацию он нам слил немаловажную, – заметил я. – Ну, пойдем, что ли, посмотрим, что тут за Зона такая.

Есть у всех зараженных земель одна общая черта. Куда ни кинь взгляд – везде унылая безысходность. Серое все, хмурое, облезлое, сгнившее…

Мертвое.

Вроде и есть кусты да деревья, и даже местами много их – ядерная зараза способствует росту растительности. Но все равно не такие они, как те, что растут на здоровой земле. Зомби – он тоже на человека похож, и двигается, и лопочет себе под нос слова, порой даже связные. А все равно глянешь – и сразу понятно, что перед тобой живой труп. То же и с растениями во всех отравленных Зонах, что я видел.

И с животными.

И с людьми…

Мне тоже не раз говорили, что я мутант, и, думаю, правы были. У нормальных людей ножи и всякие другие твари в руках не живут, и щупальца у них не вырастают из шейного позвонка, и Предназначения у них нет убивать то, что другие считают нечистью, – хотя, возможно, что сами они нечисть и есть. Но я давно смирился с тем, что мне уже не стать обычным человеком, и просто иду по жизни, вернее, плыву по течению, не сопротивляясь ему. Потому, что давно устал и жить, и сопротивляться…

Мы с Японцем шли по центральной улице поселка Окума, на которую свернули с Национальной трассы номер двести восемьдесят восемь.

В отличие от Токио с его небоскребами поселок выглядел более чем скромно. Настолько скромно, что и сравнивать нельзя. В брошенной жителями и постепенно разваливающейся Окуме преобладали двухэтажные домишки, и в лучшие годы не блиставшие роскошью. Обыкновенные дешевые щитовые жилища с по-восточному экзотическими двускатными крышами, причем к настоящему времени уже многие из них наполовину развалились – во влажном климате без ухода все гниет намного быстрее, чем на материке, вдали от моря и его испарений.

Вдоль улицы были кое-как понатыканы столбы, меж которыми беспорядочной сетью провисли многочисленные провода. На домах и столбах висели когда-то ярко раскрашенные, а сейчас уже изрядно облезлые фанерные баннеры с рекламой еды, сувениров, дешевой одежды. И в городке без единой души эти цветные рекламные пятна выглядели нелепо и даже жутковато, точно рваный праздничный наряд на мертвом клоуне.

Хотя насчет «ни единой души» я погорячился.

Из-за полуразвалившегося дома неуверенной походкой вышел старый сгорбленный японец. Увидел нас – и пошел навстречу, неестественно выворачивая ноги при ходьбе и улыбаясь беззубым ртом. Так приветливо мог бы щериться почтовый ящик, если б умел улыбаться щелью для приема писем. Эту улыбку на лицо старика будто специально натянули – ну не умеют люди растягивать уголки рта так, что щеки собираются в гармошку, отодвигая назад уши.

– Зомби? – тихо спросил Виктор, снимая автомат с предохранителя.

– Не похож, – отозвался я, делая то же самое. – Зомби не умеют так щериться, что аж шкура на затылке в кучу.

А между тем японский дедуля довольно шустро шагал к нам, неловко цепляясь грязными пальцами ног за дорогу. Видимо, он так ходил постоянно, поскольку ногтей на его пальцах не было, как не было и крови на тех местах, где им положено находиться. Похоже, слетели давно и заросли, что не билось с концепцией доктора Такеши по поводу того, что люди, атакованные хидои, довольно быстро умирают, родив головой самостоятельный мозг на ножках.

То, что дедушка не обниматься к нам шел, было очевидно, поэтому я двумя одиночными выстрелами прострелил ему колени. Кто-то скажет – жестоко? Наверно. Но «Зона» и «война» – синонимы, а на войне жестокость, имеющая практический смысл, превращается в необходимость. Сейчас же мне нужно было понять, чем улыбчивый, но уже мертвый дедуля отличается от обычного зомби.

И я это понял сразу после того, как старик рухнул на землю и пополз к нам, неестественно задрав лицо кверху и продолжая жутко скалиться. При этом горб на его спине несколько раз дернулся словно сам по себе.

– Думаю, это носитель, – сказал Виктор. – Хидои прилепился к нему и использует как транспорт.

– И одновременно как ходячую кормушку, – добавил я. – Удобно. И покушал, и покатался.

– Именно, – кивнул Виктор, поднимая автомат.

Три короткие очереди одна за другой ударили в горб, который задергался, почуяв неладное, и попытался свалить. Он оказался на редкость живучим – и сильным. Ветхая рубашка на спине старика вздулась, треснула, и из образовавшейся прорехи выпрыгнуло нечто размером побольше человеческого мозга как минимум раза в два.

Оно шлепнулось на дорогу и, подпрыгнув еще раз, явно вознамерилось убежать. Но эту попытку мы с Японцем пресекли на корню, скрестив на твари очереди двух автоматов.

Во все стороны полетели куски плоти и брызги неестественно темной, практически черной крови. И почти сразу – осколки. Тварь, поняв, что слинять не удастся, попыталась окаменеть, но лишь ухудшила свое положение: пули просто раскололи ее на три неравные части. Теперь она была похожа на живой орех, по которому ударили молотком: сверху твердая серая скорлупа, а внутри в агонии дергается кроваво-белое содержимое.

Само собой, пожилой японец прекратил шевелиться сразу, как только от него отцепился хидои: физиологически старик был мертв уже давно. Хидои тоже умирал, но мы на всякий случай подождали, пока содержимое «ореха» перестанет сокращаться, и лишь после этого подошли ближе.

Признаться, такого я раньше не видел. На редкость омерзительное чудовище сотворила Зона. У мертвого старика так же не было затылка, как и у первого трупа, который мы увидели. Но в данном случае хидои не свалил в закат после того, как вылупился, а присосался к спине покойного и стал им управлять. Наверняка и пищу как-то искал для перевозчика, и его кровеносной системой управлял, не только тупо пожирая кровь, но и регулируя обмен веществ. И даже регенерацией заведовал, заботясь о своем транспортном средстве: места слезших ногтей заросли преотлично…