Не принимающий дары - Екатерина Викторовна Васильева
— Это сон? — Сам себя спросил Руслан. Но золотоглазый не упустил возможность взять слово и задумчиво произнес, также глядя вниз.
— Предсмертная агония. Сны по части моего брата. Но, увы, его здесь нет. Только я.
Когда боль уступила место шоку и немного утихла, Руслан перевернулся на спину.
— Ты… тот демон, да? Про которого рассказывали фанатики из деревни. Люди, которые нашли эту пещеру, умерли. Это твоих рук дело?
Золотоглазый щелкнул пальцами и на стенах загорелись факелы, тускло осветив пещеру.
— Виноваты исключительно они сами. Один полез на крышу, свалился и проломил голову. Другого пустынный волк укусил, когда тот решил, что подстрелить зверюгу будет хорошей идеей. Заразился какой-то дрянью, четыре дня лихорадки и до свидания. Третий… ну, надо было следить за здоровьем и не есть столько жирного. У вас людей одно сердце и его стоит беречь. Еще двое просто услышали голос, зовущий их в пустыню. И ушли за ним.
— Не понимаю… так ты их убил или кто?
— Исключительная глупость. Я никого не убиваю. Убивают силы природы.
— И меня тоже? — Он вновь ненадолго посмотрел вниз.
— Как сказать. Упрямство, гравитация и неблагоприятное стечение обстоятельств. Но, если тебя это успокоит, ты еще не мертв, Руслан. Ты там, внизу. Ранен, но всё ещё жив. Отключился, но дышишь.
— Если я там внизу, то кто… я тут?
Золотоглазый загадочно улыбнулся.
— Ты сознание, дух, душа, привидение, паранормальное явление. Называйся как пожелаешь.
Руслан ни разу в жизни не бывал в ситуации, когда пришлось бы не доверять тому, что он видит и слышит. И обычно не было повода сомнениям, что происходящее с ним было реальностью. Но не сейчас. Мысли лихорадочно метались от блуждания по пещере, встречи с чудовищами и странным незнакомцем, до загадки «второго» Руслана, лежащего на дне каменного колодца.
— Ты тоже дух?
— Нет. Сам сказал, что местные считают меня демоном. На этом и сойдемся.
— Демон смерти, значит, — заключил Руслан, откинувшись на спину, — а имя у тебя есть, демон?
— А чем «смерть» не имя?
— Это явление, конечная остановка, граница всего сущего. А ты… ты же не просто так похож на человека? У людей бывают имена. Даже у демонов и ангелов есть имена.
Золотоглазый неторопливо ходил взад-вперед по краю обрыва, рассматривая бедное окружение замкнутого пространства. Немного подумав, он наконец ответил:
— Смерть универсальна, она для всех одинаковая. Религии могут быть разными… Боги могут быть разными, их может быть много или их может олицетворять кто-то один. Богом может быть природа, всё сущее, или наоборот всё неизведанное. Богом может быть математическая формула или макаронный монстр. Но у всего и всех есть, как ты назвал, конечная остановка — смерть. Смерть вечна, как и жизнь. Нет ни одной религии, в которой не учли бы конец всего живого. Поэтому у меня достаточно имен, придуманных разными народами в разное время. Но есть одно, которое нравится больше всего. Танатос.
— Звучит претенциозно.
— Спасибо грекам. У них отличная фантазия и приятно звучащий язык.
— Значит, Танатос, ты смерть во плоти? Хотя какая плоть, если это всё лишь мои галлюцинации…
Золотоглазый недовольно сощурился:
— Ты слишком много сомневаешься для умирающего. Обычно, люди в состоянии предсмертия заваливают меня вопросами о смысле жизни, мироздании, о том свете, реинкарнациях, их родственниках и друзьях. А ты… — Танатос попробовал на вкус каждый произнесенный звук мгновенного озарения, — ты продолжаешь сопротивляться. Ты не можешь принять тот факт, что умираешь, как не смог принять свою собственную жизнь, полную счастья и любви. Вместо нее ты выбрал вечное избегание привязанности и ответственности за близких людей. Ты слуга смерти, ты как никто другой, знаешь, как быстротечна жизнь, но пришел к концу один. Даже тех несчастных деревенский увальней есть кому оплакивать.
— Смерть учит меня жизни, — Руслан хотел было рассмеяться, но боль сковала легкие.
Он прекрасно понимал, о чем твердил Танатос. Щемящее чувство не отпускало так давно, что он позабыл о нем, привык. Но сейчас, пережив воспоминания о прошлом, Руслан снова погрузился в эти ядовитые размышления — все то, что поделило его жизнь на «до» и «после». Когда-то давно он был счастливым. Но сейчас ничего больше не осталось кроме слабости.
Вспомнив о себе, лежащем внизу, Руслан задумчиво произнес:
— Почему ты не забрал меня тогда? И почему медлишь сейчас?
Ответ Танатоса, казалось, был преисполнен сожаления:
— Я не решаю кому и когда суждено умереть. Я бессилен и моя воля незначительна против сил природы и законов жизни. Мои действия могут привести к смерти, но и они вписаны в линию судьбы.
Сколько себя помнил, Руслан не обладал склонностью к сложным представлениям и философским умозаключениям о смысле жизни и вопросе смерти и того, что есть после неё. Для себя он уяснил одно — после смерти остается пустота. Когда уходишь ты оставляешь пустоту в сердцах тех, кто тебя любил. И они живут с этим до тех пор, пока сами не оставят после себя пустоту в сердцах кого-то еще. Бесконечная цепь из пустоты.
— Стало быть, ты не всесильное божество. Расскажи, что ты тут делаешь?
Танатос сморщил нос, мысленно взвешивая все «за» и «против» лишней болтовни. Театрально походив кругом, он присел на большой валун возле трехголового пса и закинул ногу на ногу.
— Сначала объясни мне, почему вы не ушли отсюда под угрозой расправы от местных жителей?
— Это… это была работа, приказ. Я не могу не выполнять приказы.
— До чего же люди стали упрямыми. Несведущего в науке и далекого от истинного духа авантюры достаточного припугнуть близостью смерти, чтобы он отказался от своих планов. Но! Но не вас — вооруженных винтовками и микроскопами. Вечно лезете туда, куда не следует.
— Из-за тебя убили профессора.
Руслан задумался о судьбе Елизаветы и остальных. Если он, настоящий он, лежит на дне пещеры и истекает кровью в объятьях древней, как эта земля, ловушки, то что случилось с остальными?
— Эта пещера уже стала для них могилой, — отрешенно произнес Танатос, глядя в пустоту.
— Ты не можешь убить их! — Вспыхнул Руслан, но желание подняться и накинуться на золотоглазого резко оборвалось приступом непреодолимой слабости. Он смог лишь приподняться и сесть.
— Я не убийца! Я тот, кто отнимет душу от погибшего тела.
