Лайон Де Камп - Гроза над Чохирой

— Так почему же граф Лусиан оказался предателем? Ты говорил, что догадываешься…

— Ну, это довольно просто, парень. Ведь после того, как пикты захватили Тусцелан, графу, как командующему легионом пограничной стражи, фактически стала подчиняться все Конаджохара.

— И что с того? Конаджохара! Невелик почет! Глушь, дикие нравы, дикие люди… Это всего лишь небольшой кусок побережья Громовой реки. Три бедные провинции — Конавага, Чохира да Орискония, всего один город…

— Я про то и говорю. Губернаторы соседних провинций станут требовать у короля, чтобы земли Конаджохары были поделены между ними — и мне кажется, что наш добрый Нумедидес не станет этому препятствовать. И что тогда останется Лусиану? Большая часть его владений отойдет к Боссону, а тамошний губернатор Тасперас — злейший враг Лусиана. Теперь понимаешь, отчего нашему графу выгодно сдать пиктам Чохиру? Он подложит свинью Тасперасу, а кроме того, получит огромные деньги! В гарнизоне Тусцелана была тысяча воинов, а жалованье они не получали целых полгода! Прикинь, какую сумму это составляет! А всему Велитриуму известно, что Лусиан более всего на свете любит играть в азартные игры и ставки делает крупные. В последнее время ему, наверное, больше везет в любовных делах, чем в игре, и за ним значатся огромные долги, так что Сагайета подвернулся ему очень кстати.

— Но если Чохира снова перейдет к пиктам, что же будет с теми, кто там живет? Кто получил там землю?

— Думаешь, Лусиан из-за того ночами не спит? Его одно заботит — благополучие и процветание собственной персоны. И в том, как я полагаю, он мало отличается от остальных ваших нобилей…

— Ты не прав, капитан! Вот ты упомянул губернатора Боссона — он никогда бы не сделался предателем!

— Про барона Таспераса я и в самом деле не могу сказать ничего дурного. Он даже оставил в пограничье своих людей — после того, как пал Тусцелан, и присланные нам на подмогу войска остальных губернаторов были отозваны. Но вообще-то я не доверяю аристократам: они, как шакалы, рвут себе богатства да владения, а случись какая беда, удирают первыми. Ну, а что касается предательства Лусиана… Тут палка о двух концах! Дикари-то, наоборот, считают его деяние благородным — ведь он вернул им земли, которые Аквилония получила обманным путем.

— Не могу понять, капитан — ты с таким презрением говоришь об аквилонцах, и в то же время поступил на королевскую службу. Да еще рискуешь ради нас жизнью в этих гибельных местах, — в недоумении произнес Флавий.

— С чего ты взял, что я вас презираю? Нет, Флавий, в твоей стране я встретил множество достойных людей, но, видишь ли, немногие из них принадлежат к знати. А жизнью я рискую, если уж говорить начистоту, не ради вас — просто я привык хорошо делать свое дело. Ведь я командую наемниками и чаще всего продаю меч не тому, на чьей стороне правда, а кто больше мне заплатит. Но пойдем! Если мы будем и дальше молоть языками, то не успеем до рассвета выбраться из этого проклятого леса. Пошли!

4

Конан и Флавий, в обществе двух наспех одетых и, видимо, только что поднявшихся с постели мужчин, сидели в небольшой, освещенной масляной лампой комнате в казармах Велитриума. Тяжелый дневной переход под лучами палящего солнца, последующее сражение с пиктами, долгие часы, проведенные в холодной воде, — все это совершенно не отразилось на состоянии варвара, тогда как его молодой спутник был полностью измотан. И потому Флавий почти не принимал участия в разговоре, с трудом удерживаясь, чтобы не заснуть прямо за столом. Двое других аквилонцев резко отличались друг от друга: один из них был коренастым человеком с седой бородкой и покрытым шрамами смуглым лицом; второй — аристократического вида высокий юноша, на плечи коего спускались длинные локоны светлых волос. Собравшиеся обсуждали события прошедших дня и ночи.

— То, что ты рассказал, звучит очень странно, капитан Конан, — заговорил молодой блондин, — Граф Лусиан — один из знатнейших нобилей Аквилонии, и поверить, что он продал свою страну, жизни наших солдат за пиктское золото… нет, это совершенно невозможно!

Киммериец презрительно пожал плечами.

— Верить или не верить — твое дело, Лаодамас, однако Флавия тоже свидетель этому. Он видел и слышал все!

— Как ты считаешь, Глико, — обратился Лаодамас к седому воину, — имеем ли мы дело с изменой, или у них обоих просто помутился разум?

— Мы действительно услышали сейчас невероятные вещи, — после некоторой паузы ответил тот. — Но ты ведь знаешь, что полусотник Флавий — достойный молодой командир, а Конан из Киммерии дослужился в нашем войске до чина капитана и не единожды доказал свое мужество и верность. А вот граф Лусиан известен мне намного меньше, ибо он командует нашим легионом не так уж давно.

— Но граф Лусиан — аристократ! Знатный нобиль! — воскликнул Лаодамас.

— Великое дело! — фыркнул киммериец. — Просто смех берет, до чего вы, люди благородной крови, уверены, будто наследственный титул, как щит, оберегает аристократа от слабостей и пороков, присущих нам, простым смертным! Ты еще молод, Лаодамас, и вот тебе мой совет: присмотрись-ка хорошенько кое к кому из своих собратьев, и ты узнаешь о них такое…

— Но даже если все, что ты натворил, было бы правдой… Да подожди!.. — воскликнул юноша, заметив блеснувший в глазах Конана гнев. — Подожди, я ведь не сказал, что это ложь! Но ты представляешь, в каком мы оказались положении? По-моему, мы сейчас отправимся к командующему легионом Золотых Львов и с порога скажем, что он — гнусный предатель, а мы заявились, чтобы заточить его в темницу? Так?

Киммериец скривил угол рта в недоброй усмешке.

— Не считай меня глупее, чем я есть на самом деле, Лаодамас. Разумеется, необходимы доказательства — и они у нас будут! Например, пройдоха Эдрик с четырьмя пиктами, которые тащат Лусиану тяжеленный ящик с золотом… Ведь должен же наш благородный граф получить то, что честно заработал! Мы с Флавием старались добраться сюда побыстрей и почти не отдыхали — видишь, парень совсем выбился из сил, — а та компания движется не так проворно и, я думаю, не раз отдыхает у своего сундука. Так что мы успеем перехватить их прежде, чем кровавое золото будет доставлено по назначению.

Выслушав эту речь, седобородый Глико хмыкнул с одобрением, и Лаодамас, поколебавшись, кивнул головой.

Ночь уже близилась к концу и на востоке уже вспыхнули рассветные зарницы, когда киммериец и трое аквилонских военачальников подошли к небольшой пристани, около которой на волнах Громовой реки раскачивались несколько небольших лодок. От вод уже поднимался предрассветный туман, звезды тускло мерцали на бледнеющем небе. Было очень тихо; лишь изредка плескала волна да терся о причал лодочный борт. И потому, когда совсем рядом внезапно раздалось уханье совы, все вздрогнули. Но Конан лишь покачал головой: на этот раз они на самом деле слышали голос ночной птицы.