Роберт Говард - Дьявол из железа

Конан молча стоял перед темными башнями, которые поднимались между деревьев. В его глазах горел голубой огонь. Желание обладать желтоволосой женщиной соперничало с мрачным, первобытным неистовством, которое когда-либо овладевало им. Но его человеческая страсть победила нечеловеческие страхи, и он припал к земле как охотящаяся пантера и заскользил по направлению к стенам, прячась под густой листвой, чтобы не быть замеченным.

Приблизившись, он увидел, что стены сложены из того же зеленого камня, из которого были руины, и он смутно угадывал в них что-то знакомое. Это было так, словно он смотрел на то, что никогда не видел раньше, но что мысленно воображал. Наконец он понял, в чем дело. Стены и башни следовали плану руин. Это было так, словно разрушенные линии опять выстроились в структуру, которая была раньше.

Ни один звук не побеспокоил утреннего спокойствия, когда Конан подкрался к подножию стены, которая отвесно поднималась из буйной растительности. На южных просторах внутреннего моря растительность была почти тропической. Он никого не увидел на зубцах башни, не услышал ни одного звука. Недалеко от себя, слева он увидел массивные ворота, но у него не было оснований предполагать, что они не закрыты и не охраняются. Но он считал, что женщина, которую он искал, была где-то за этой стеной, и путь, который он выбрал, граничил с характерным для него безрассудством.

Над ним увитые виноградной лозой ветки простирались в сторону зубцов стены. Конан как кошка забрался на большое дерево, пока не оказался выше парапета. Обхватив обеими руками толстую ветку он стал раскачивать ее взад и вперед на длину руки и уловив момент катапультировался на стену. Припав там к поверхности он стал смотреть вниз, на улицы города.

Периметр стены был небольшим, но число домов из зеленого камня, которое за ней находилось, было удивительным. Они имели три или четыре этажа в высоту, в основном с плоскими крышами и отражали хороший архитектурный стиль. Улицы сходились как спицы в колесе к двору восьмиугольной формы в центре города, в котором стояло высокое здание, чьи башни и купола доминировали над всем городом. Он не видел никакого движения на улицах и в окнах, хотя солнце уже взошло. Над городом царила тишина, которая могла быть только в мертвом или покинутом городе. Недалеко от него со стены спускалась узкая каменная лестница; он пошел по ней вниз.

Дома стояли так близко от стены, что на полпути до спуска он оказался на расстоянии вытянутой руки от окна и остановился, чтобы посмотреть внутрь. В нем не было никаких решеток и шелковые занавески были оттянуты атласными веревками. Он заглянул в комнату. Ее стены были спрятаны под темными гобеленами, пол покрыт толстыми коврами. Там были скамейки из полированного эбонита и помост из слоновой кости, заваленный мехами.

Он собирался уже продолжить свой спуск, когда услышал чей-то приближающийся звук внизу на улице. До того, как неизвестный человек успел обогнуть угол и увидеть его на лестнице, он быстро шагнул через разделяющее пространство и легко прыгнул в комнату, вынув свою кривую саблю. Мгновение он стоял как статуя; затем, когда ничего не произошло, пошел по коврам к дверному проему с аркой наверху. В этот момент портьера отдернулась в сторону, открывая устеленный подушками альков, из которого на него смотрела томным взглядом темноволосая женщина.

Конан посмотрел на нее напряженно, ожидая, что она сейчас поднимет крик. Но она просто прикрыла зевок лакомой рукой, поднялась с алькова и небрежно прислонилась к портьере, которую держала одной рукой.

Она без сомнения принадлежала белой расе, хотя ее кожа была очень темной. Ее ровно подстриженные волосы были черные, как полночь. Единственной одеждой на ней был кусок шелка на поясе.

Она заговорила, но ее язык был ему неизвестен и он покачал своей головой. Она снова зевнула, гибко потянулась и не показывая страха или удивления перешла на язык, который он понимал, диалект етшийского, который звучал очень архаично.

— Ты что нибудь ищешь? — спросила она так безразлично, будто вторжение в ее комнату вооруженных чужаков было самой привычной вещью.

— Кто ты? — спросил он.

— Я Ятели, — ответила она томно. — Я пировала допоздна в эту ночь, поэтому я такая сонная. А ты кто?

— Я Конан, гетьман козаков, — ответил он, наблюдая за ней прищурившись. Он считал, что ее поведение было наигранным и ожидал, что она попробует сбежать из комнаты или поднять на ноги дом. Но, хотя бархатная веревка, которая могла быть сигнальным шнурком, висела рядом с ней, она не попыталась ей воспользоваться.

— Конан, — сонно повторила она. — Ты не дагониец. Мне кажется, что ты наемник. Ты перерезал глотки многим етшийцам?

— Я не воюю с водными крысами, — фыркнул он.

— Но они такие ужасные, — прошептала она. — Я помню, как они были нашими рабами. Но они восстали и жгли и убивали. Только волшебство Хосатрала Хела удерживало их от стен… — она замолчала. Озадаченный взгляд боролся с сонливостью. — Я забыла, — прошептала она. — Последней ночью они карабкались по стенам. Был огонь и стрельба и люди напрасно взывали к Хосатралу, — она потрясла своей головой, пытаясь прояснить свои мысли. — Но этого не может быть, — прошептала она, — потому что я живая, а я думала, что я умерла. О, к дьяволу все это!

Она прошла через комнату и взяв Конана за руку повела его к возвышению. Он уступил в замешательстве и растерянности. Девушка улыбалась ему, как сонный ребенок; ее длинные шелковые косы спадали над темными, затуманенными глазами. Она пробежала пальцами по его густым черным волосам, будто желая удостовериться в его реальности.

— Это был сон, — зевнула она. — Возможно, это все сон. Я чувствую себя так, будто сплю. Но меня это не волнует. Я чего-то не могу вспомнить… Я забыла… Есть что-то такое, чего я не могу понять, но я становлюсь такой сонной, когда пытаюсь думать. В любом случае, это не важно.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он беспокойно. — Ты говорила, что они карабкались по стенам последней ночью. Кто?

— Етшийцы. Во всяком случае, я так думала. Все скрылось в облаках дыма, и обнаженный, запачканный кровью дьявол схватил меня за горло и всадил свой нож в мою грудь. О, это было больно! Но это был сон, потому что видишь, здесь нет никакого шрама. Она лениво осмотрела свою гладкую грудь и затем уселась Конану на колени и обвила своими гибкими руками его массивную шею. — Я не могу вспомнить, — шептала она, укладывая свою темную голову на его могучей груди. — Все такое смутное и загадочное. Но это не важно. Ты — не сон. Ты сильный. Давай жить, пока можно. Люби меня!

Он убаюкивая качал лоснящуюся голову девушки своей согнутой рукой и поцеловал ее полные красные губы с неподдельным пристрастием.