Алекс Джонс - Ловушка для Бога
– Действует порошочек-то. До утра проспит, – удовлетворенно прошептал Ухарта, вытирая ладонь об одежду.
– Тихо! – цыкнул на него Конан. Цыкнул, впрочем, скорее для порядка: спутника Кром послал толкового и полезного, сумевшего не только разговорить упрямую старуху, но и выпросить у нее с молодости еще припрятанный сонный порошок в маленьких хрупких кувшинчиках. На диво ценный порошок, всякий обитатель Пустыньки дорого дал бы за него, жаль только мало. – Жди здесь, – шепнул Конан и спрыгнул со стены.
В два прыжка он перемахнул лужайку и на мгновение замер, привыкая к душному сумраку, затем осторожно двинулся вперед. Сквозь густую листву с трудом пробивались лунные блики, выхватывая из темноты то искрящиеся струйки фонтанов, то угол беседки, увитой мелкими белыми цветами, то густые заросли остролистых кустов. Конан бесшумно скользил между стволами деревьев. Сонный покой сада нарушало лишь журчание многочисленных источников, но киммериец знал, насколько обманчивой бывает такая тишина, и ни на миг не позволял себе расслабиться. Однако он беспрепятственно преодолел девять десятых пути, а ни собаки, ни хваленые телохранители Хеир-Аги так и не дали о себе знать.
Остановившись у внутренней решетки сада, Конан огляделся. Впереди, всего в десятке шагов, уходили в ночное небо глухие, покрытые сплошной вязью узоров стены Бирюзового покоя. Здесь располагались гарем наместника, комнаты евнухов, охраняющих женскую часть жилища сатрапа, а также домашнее святилище. Его зарешеченные окна слабо светились далеко вверху, под самой крышей. Эти пять или шесть узких окошек и были единственной лазейкой для того, кто желал пробраться внутрь, избежав встречи с усиленной охраной у ворот и не плутая по бесконечным коридорам мужской половины в поисках входа на женскую.
Окинув взглядом открывшуюся ему картину, Конан невольно помянул Крома: занятие предстало не из легких. Конечно, садовая решетка – невысокое, в человеческий рост, переплетение бронзовых цветов и листьев – никакой трудности не представляла и первый ярус дворца шел удобными уступами, по которым влезет любой ребенок, но дальше – отвесные каменные плиты, затканные тонкими, блестящими под луной узорами. Ни лепных украшений, ни плюща – не на что ногу поставить… Но лезть во дворец через парадный вход – самоубийство еще более верное, чем подъем по этой стене. Самое разумное – выбраться поскорее из сада и покинуть город. Или лучше найти в Пустыньке Хадира и попросту прирезать его, а после вырвать язык каждому, кто осмелится вслух назвать Конана клятвопреступником? Только в таком случае пришлось бы в первую очередь вырвать его себе!
Киммериец усмехнулся, покачал головой и решительно двинулся вперед, отбросив пустые размышления. Он сделал шаг к ограде и вдруг, едва услышав шелест за спиной, не успев даже толком понять, что это, стремительно бросился в сторону. И вовремя: лезвие меча свистнуло мимо лица, срезав с головы варвара прядь волос. Он, откатившись, одним прыжком встал на ноги, нырнул под вновь занесенный клинок и ударил противника в лицо, но кулак встретил лишь пустоту. Враг если и уступал Конану в силе, то был отнюдь не менее ловок: он резко нагнулся, и киммериец кубарем перелетел через него.
Рухнув в траву, Конан увидел на фоне усыпанного звездами неба взметнувшийся меч и, быстро сгруппировавшись, нанес обеими ногами удар в живот стоявшего над ним стража дворца, нанес почти вслепую, но удар, судя по всему, достиг цели: меч отлетел в сторону, а противник, охнув, шмякнулся на спину и исчез из поля зрения. Конан, мгновенно оказавшись на ногах, пригнулся, чтобы прыгнуть на него сверху и оглушить, но остановился в растерянности. С поверженным врагом творилось нечто странное: он, лежа на траве у самой ограды, судорожно подергивался и хрипел, а потом и вовсе затих. Киммериец ошарашено глядел на него, но тот не шевелился. На хитрость, уловку это похоже не было. Зато это очень походило на смерть. От удара в живот?!
Внезапно он понял, в чем дело, и, несмотря на завидно крепкие нервы, вздрогнул от запоздалой жуткой догадки. Подобрав валявшийся рядом меч стражника (свой он оставил у старухи, с собой взял только нож и кувшинчик с сонным порошком, тщательно завернутый в кусок мягкой кожи), Конан медленно пошел к решетке, водя перед собою клинком над самой землей. Наконец что-то звякнуло под ногами у самого сапога бездыханного противника. Варвар присел и, действуя по-прежнему только клинком, раздвинул траву. Тонкое острие торчало из земли на ширину ладони, не больше. Конец его, попав в лунный свет, масляно блеснул – густая темная жидкость каплей застыла на кончике. Слава Крому! Если бы ревностный телохранитель не поторопился напасть первым, он бы сейчас торжествовал победу, а Конан, проткнутый отравленными иглами, беседовал бы с Нергалом… Сомнительное удовольствие.
В саду все так же было тихо. Хорошо, что Ухарта уговорил его оставить оружие у повитухи: схватка, проходившая в полном молчании, ничьего внимания не привлекла. Кончиком меча киммериец нащупал в основании шипа маленький диск, поддел его, вытащил острие и отбросил подальше.
Орудуя клинком, он выяснил, что шипами сплошь утыкана неширокая – в три шага в поперечнике – полоса вдоль ограды. Расчистив в ней проход, Конан аккуратно поднял за одежду своего неудачливого противника и на вытянутых руках отнес его в кустарник неподалеку. Вернувшись, тщательно проверил место, где тот лежал, и вынул еще два шипа, уже побывавших в человеческом теле. Затем подошел к решетке, воткнул меч у левого края расчищенного коридора и огляделся. На месте недавней драки – только примятая трава да воткнутый в землю меч. Если Бел будет милостлив, этот легкий беспорядок в саду останется незамеченным хотя бы до утра. За оградой – Бирюзовый покой, а перед ним – выложенная мрамором и ярко освещенная луной площадь. Из мраморных плит, похоже, никакие острия не торчат, но осторожность все-таки не помешает…
Конан, ухватившись за край решетки, перемахнул ее одним прыжком, в последний миг приостановил падение, повиснув на руках, и осторожно коснулся ногой ближайшей плиты, потом нажал посильнее. Ничего не произошло. Варвар отпустил кованые цветы ограды, ступил на соседнюю плиту. Та тоже, вопреки опасениям, спокойно выдержала вес киммерийца. Видимо, плит-ловушек – наступишь, и полетишь в кишащий змеями колодец – здесь не было. По всей вероятности, Хеир-Ага считал, что псов-людоедов, смазанных ядом игл и телохранителей, которые запросто могли бы прирабатывать в качестве наемных убийц, вполне достаточно для охраны его бесценной жизни.
Конан бегом бросился через площадь, спеша поскорее пересечь освещенное пространство, и скоро нырнул в тень. Первый ярус он преодолел легко, а на последнем уступе задержался ненадолго: вблизи стена предстала не столь гладкой, нежели казалась издалека. Хотя камни действительно пригнаны друг к другу вплотную, но узор из какого-то светлого металла, врезанного в них, выступал почти на ширину пальца. При желании за него можно было зацепиться, а Конан такое желание испытывал. Он начал подъем. Острые металлические пластины сразу впились в руки, сдирая кожу, но киммериец обращал на боль мало внимания. Его заботила лишь мысль о том, что в щелях между железом и камнем могли устроиться на ночь скорпионы, встреча с которыми на большой высоте добра не сулит.
