Когда не горят костры - Джезебел Морган
В ночь Хеллоуина.
– Ваш особняк настоящее произведение искусства! – Она улыбается, и сквозь толстые линзы очков глаза её кажутся шариками из стекла. – Даже удивительно, профессор, что я раньше ничего о нём не слышала. Мне казалось, я собрала упоминания обо всех шедеврах викторианского стиля.
Он сдержанно улыбается, позволяя ей любоваться домом (моим домом!). Он спокоен – но я-то знаю, что он только кажется таким: пальцы монотонно перебирают бахрому синего шарфа, и в скупом осеннем свете то и дело тускло блестит обсидиан в перстне на безымянном пальце.
Злое удовлетворение разгорается каждый раз, как я вижу свой подарок на твоей руке. Милый, вспоминаешь ли ты обо мне каждый раз, как пытаешься поправить перстень, глубоко впившийся в кожу?
– Неудивительно, Грета. Первый владелец никогда не любил излишнего внимания, и потому приложил немало усилий, чтобы о его доме знало как можно меньше людей.
Она оглядывается, смешно вздёргивает белёсые бровки:
– Даже в Марфилде? Кажется, до города не так уж и далеко.
– Пешком не доберётесь. Тем более, – он прячет руки в карманы, – по ближайшей окраине в сороковых годах прошёлся пожар. Отстраивать её не стали. Кстати, возможно, вас заинтересуют руины церкви – они, должен сказать, довольно неплохо сохранились.
– Год постройки не припомните? – деловито уточняет Грета и тут же лезет в сумку за записной книжкой. – Вряд ли я встречу здесь викторианскую готику – всё-таки Марфилд слишком мал, но взглянуть всё равно интересно. А вы там были?
– Помилуйте, Грета, – он тихо посмеивается, – разве есть у меня время гулять по развалинам? Чудо, что в университете идут мне навстречу – да ещё и посреди семестра.
Врёт. Потирает подбородок, щурится, пряча взгляд за густыми золотистыми ресницами. Как я любила раньше этот его жест, как трепетало сердце, когда он смотрел на меня с таким прищуром… Интересно, помогло бы мне, если б я знала, что так его тело разоблачает ложь?
Она быстро черкает в записной книжке на весу, вскидывает голову, снова разглядывая дом, и добавляет ещё пару записей. Я могла бы заглянуть ей через плечо – но зачем? Она всего лишь очередная девица в череде миловидных лиц, ни к чему мне узнавать её, ни к чему привязываться и жалеть.
Пусть ей и суждено стать последним звеном в цепи, что тянется уже без малого шестнадцать лет.
– Я всё равно собиралась в Марфилд, так что по дороге загляну и к руинам.
Он напрягается, быстро опускает колючий, вспыхнувший раздражением взгляд.
– Я взываю к твоему благоразумию, Грета, – отрывисто говорит он, – Марфилд не лучшее место для юной девушки. К тому же идти одной через лес опасно.
– Но вы же одолжите мне «Форд»? – обезоруживающе улыбается Грета. – Я так хотела заглянуть в городские архивы! Ведь не может быть, чтоб не осталось статей ни о первом владельце вашего особняка, ни об архитекторе!
– Возможно, я смогу найти то, что вас интересует, в семейном архиве.
– О, спасибо! Но лучше объединить усилия, не так ли?
Ему уже не удаётся скрывать раздражение:
– Разве ты приехала сюда не ради архитектуры особняка? – Голос его низок, того и гляди сорвётся на рык. Хотела бы я увидеть это! Ну, любимый, давай, напугай её, чтоб сбежала! Где новую найдёшь в канун Хеллоуина? В канун последнего Хеллоуина?
Он осекается, опомнившись. Зачем волноваться, что её увидят и запомнят в городе, если совсем скоро даже допросы федералов станут для него не более чем досадными мелочами?
– А впрочем, Грета, как хотите, – тёплая улыбка возвращается на его лицо, краешком задевает глаза. – Думаю, вам хватит времени изучить и особняк, и город. Но, может, стоит для начала отдохнуть с дороги?
Она радостно кивает, словно и не заметила вспышки его раздражения. Кладёт ладонь на галантно предложенный локоть и вместе с ним поднимается на крыльцо. Ступени слегка поскрипывают под их шагами.
До меня доносится её щебет:
– В таком шикарном особняке должна быть просто фантастическая ванная комната! Уже не терпится её увидеть!
Восторженная дурочка.
Слишком восторженная, слишком дурочка.
Такие только в дурных пьесах бывают.
Они скрываются за двустворчатыми дверями, и витражные стёкла щедро рассыпают разноцветные отблески по ступеням. Я же пока не спешу вслед за ними – в родных и любимых стенах слишком уж сложно сдерживать гнев.
Давать же ему волю ещё слишком рано.
С каждым днём я становлюсь сильнее. С каждой ночью яснее вижу, ярче чувствую, быстрее мыслю. Осень наполняет меня влажным, туманным дыханием, чтобы потом увенчать в последнюю ночь октября.
И потому приходится их сторониться – он может заметить меня. О, я же не хочу испортить сюрприз? Я готовила его шестнадцать лет – ненавидела, злилась, рыдала от бессилия, планировала.
Плела собственные чары.
Взывала к земле, стенам, камням – всему, что когда-то было моим.
Нужно ещё немного терпения – как особого ингредиента в рецепте, чтобы тесто не опало. О, выпечка всегда мне удавалась! Меня завораживала строгая выверенность рецептов: соль, сахар, сода на кончике ножа. Взбивать до белизны, оставить в тепле.
Вот и с местью так же.
И плюньте в лицо тому, кто сказал, что она хороша холодной.
Если костёр из чувств, что подогревал её, погаснет и угли его подёрнутся пеплом, то месть потеряет вкус.
Я не для того ждала шестнадцать лет, чтобы ею не насладиться.
По утрам он гуляет с нею в саду, пьёт кофе в беседке, и мягкий туман с озера ползёт к стенам особняка, ластится к окнам. Над чашкой Греты поднимается пар, и она сдувает его, слушает своего ненаглядного профессора, не отводя глаз. Я редко вижу её днём – она почти не покидает дома, если и выходит в сад, то только для зарисовок того или иного фрагмента фасада.
Мне начинает казаться, что особняком она увлечена куда искреннее, чем моим возлюбленным.
Его же я вижу куда чаще – для подготовки к ритуалу приходится посбивать ноги, не правда ли, милый? Как ты, наверное, жалеешь, что нет у тебя доверенного помощника, которому можно поручить самое противное! Но моих ошибок повторять ты не станешь – и не позволишь никому выведать, к чему же ты так стремишься.
Чтобы никто не ударил в спину и не вырвал вожделенный приз из твоих рук.
Вот только об одном ты забыл, милый: мне-то известно всё.
И потому не могу себе отказать в мелочном удовольствии полюбоваться, как, сдерживая брезгливость, ты копаешься на заброшенном кладбище, а потом долго вычищаешь влажную грязь из-под ухоженных ногтей. Как умело вскрываешь старый склеп, чтоб срезать очередной кусок мумифицированной плоти с отцеубийцы, а потом долго пытаешься отдышаться снаружи, сплёвывая подступившую желчь.
Колдовство – это очень грязное ремесло, милый. Неужели ты ещё не привык?
Когда октябрь переваливает за половину, приходят первые заморозки, схватывают хрустким ледком лужи, колючим инеем ложатся на листья. Когда он и Грета завтракают – по-прежнему в беседке, хоть им и приходится заворачиваться в пледы и долго греть ладони о кружки – изо рта вырывается пар.
Грета старательно выдыхает, и белое облачко поднимается вверх, растворяясь в промозглом воздухе.
– Как маленькие привидения, – довольно улыбается она. – Говорят, после смерти душа покидает тело как раз таким облачком пара.
– Мне доводилось наблюдать смерть. – Лицо его так скорбно, что легко можно поверить, что наблюдение это глубоко его шокировало. И девочка даже ему верит. – Но ничего похожего я не замечал. Если призраки и остаются рядом с нами, то совершенно иным, незримым образом.
Он допивает кофе и отставляет чашку. Взгляд, устремлённый на Грету, полон тепла и чар.
Обсидиан в перстне блестит особенно ярко.
– Я хотел бы попросить тебя о небольшой услуге, Грета.
– Конечно! – Она вскидывается, улыбаясь широко и радостно, будь собакой – хвостом бы виляла.
– Обычно я справляюсь сам, – он улыбается с лёгким смущением и – конечно – щурится. – Но в этот раз работы с документами больше обычного. Не поможешь украсить участок к Хеллоуину? Нужно вырезать несколько тыкв-светильников.
Она лукаво улыбается:
– Неужели уважаемый профессор Мискатоникского университета тоже подвержен моде?
– Должен со стыдом признать, что я весьма суеверен.
И в этот раз он не лжёт.
– С удовольствием! С вас тыквы, нож и ключи от «Форда». Я закончила с вашим архивом и всё же хочу наведаться в город.
– Неужели там ты надеешься обнаружить больше?
Она дёргает плечом и отводит глаза.
– Мне показалось, что ваши архивы неполные… может, часть утеряна? Я нашла несколько интересных документов о восточной пристройке и витражах – но ничего о строительстве самого дома.
– В городском архиве таких документов точно нет.
– Возможно. Но я не теряю надежды.
Она так умело мешает полуложь с полуправдой, что даже я ей верю.
Он вздыхает:
– Это твоё время, Грета, только
