Виктор Бурцев - Оскал Анубиса
Запирая номер и спускаясь к завтраку, он наконец нашел выход из сложившейся ситуации. Профессор решил, что необходимо подать холодное белое вино, что-то вроде “Шардоне” или “Либфрауенмильх”, и сладкие фрукты, которые сгладят его острую кислинку. Молодым леди должно понравиться.
Ресторан находился на первом этаже, и археолог уже собирался спуститься в гордом одиночестве, однако лифт вдруг остановился, и в кабину вошла молодая женщина. Она окинула профессора рассеянным взглядом и замерла в ожидании, напустив на себя вежливо-скучающий вид. Чуть тонированные зеркала лифта множественно отразили ее фигуру.
Енски с интересом разглядывал незнакомку. На вид женщине было лет двадцать семь, однако он не обольщался на сей счет и допускал, что ей может быть и все сорок. Умело наложенная косметика и по-европейски изящная фигура могли вскружить голову любому здоровому мужчине. На любительский взгляд профессора, в одежде незнакомки уж слишком преобладал местный колорит: скупой египетский орнамент на легкой хлопковой футболке и длинная юбка с запахом, украшенная той же квадратной юлой. Впрочем, для египтянки даже очень вызывающе. Обычно здешние женщины носят куда более традиционные наряды. Их платья-мелаи — та же разновидность мужской галабеи. Голова закутана в платок, из-под которого в восьми случаях из десяти выпирают по-хомячьи круглые щеки. У этой же голова была непокрытой. Черные волосы, стянутые на затылке в тугой узел, подчеркивали точеную шею.
“Странное лицо”, — подумал профессор. На первый взгляд, да и на второй тоже, все в порядке. Четкий профиль, тонкий с горбинкой арабский нос, глаза — черная слива. Но что-то царапало эстетический взор Енски-старшего. Впрочем, на этом его наблюдения прервались. Лифт лениво раскрыл свою стальную пасть, и молодая арабка выпорхнула в холл и растворилась в толпе.
Алекс прошел в ресторан и сел за столик в глубине зала. Ему нравился этот отель. Все в нем было выдержано в ровном стиле. В любимом традиционно английском стиле.
Большие окна были раскрыты, и легкий ветер лениво надувал молочно-прозрачные шторы. Солнечный свет беспрепятственно освещал половину зала. Белые скатерти и серебряные столовые приборы на столах сияли. английская благопристойность просто сочилась из всех щелей.
Профессор с удовольствием отметил, что зал больше чем наполовину пуст. Чистенькая группа старичков-немцев уже позавтракала и организованным отрядом отправилась по команде фотографировать новую порцию достопримечательностей. Голландская молодая пара, явно молодожены, у них это написано на лицах крупными буквами, встала из-за стола и, полуобнявшись, отправилась куда-то неспешным шагом.
Официант уже подносил обычный заказ Енски. Это было оговорено заранее при вселении в отель. Любимая овсянка, яйцо всмятку, чашка кофе с молочным шоколадом и апельсиновый сок. И никаких новшеств. Одно обстоятельство, которое портило утреннюю идиллию, состояло в том, что в центре зала сидел явно русский нувориш, обвешанный, как рождественская елка, золотыми цепями на волосатой груди и запястьях, и требовал блинов с черной икрой.
Археолог с сожалением вздохнул и углубился в завтрак. Русских он недолюбливал. Особенно после знаменитой одесской эпопеи. Единственные, для кого Алекс делал исключение, были его боевые товарищи Гурфин-кель и Покровский.
Уже допивая кофе и просматривая последний лист “Times”, он услышал приятный женский голос с мягким арабским акцентом:
— Простите, пожалуйста, профессор, я не помешаю?
Тоскливые глаза сфинксов.
Безумно красивые глаза.
А черный зрачок словно плавает в формалине.
— Чем могу быть полезен? — вежливо отозвался он.
Девушка как-то по-детски неуверенно замялась, и профессор списал свои первые негативные ощущения на сильную жару. Тем временем она продолжила:
— Меня зовут Мона. Мона Самель. Я студентка Каирского исторического университета. Читала все ваши работы…
Алекс чуть сдвинул брови.
Заметив это, она в испуге затараторила еще быстрее:
— Я восхищаюсь вами! Вы единственный человек, который полностью осознает проблему сохранения исторических ценностей от разграбления.
После этих слов Мона просто преобразилась. Внутри нее словно медленно разгорался огонь, глаза оттаяли и засияли легким безумием. В девушку словно дьявол вселился. И от этого она стала еще притягательнее. Профессор торопливо пригласил ее сесть за свой столик, чтобы не привлекать внимания персонала гостиницы. Тем временем она продолжала:
— Как жаль, что таких искренних людей, как вы, осталось так мало. Вы не представляете, профессор, как страдает мое сердце, когда я вижу, что происходит с бесценными сокровищами Долины Царей! — Девушка коснулась тонкими нервными пальцами лба, с тоской взглянула на профессора и закончила: — Какими чудовищными способами и неимоверными ухищрениями они погубили красоту, созданную нашими предками. Разрушили святые места.
Она опустила голову и глубоко вздохнула. Енски-старший с ужасом стал подозревать, что она сейчас расплачется. Однако англичанин ошибся. Мона подняла голову и взглянула на него. Алекс даже смутился, в ее глазах откровенно читался сексуальный призыв. И, что было более удивительным, чуть прикрыв глаза, она улыбалась. Молодая женщина прекрасно отдавала отчет своим действиям. Уже тихо, властно приковав к себе зачарованный взгляд Енски, чуть хриплым шепотом она добавила:
— Я восхищаюсь вами, профессор…
В ушах громко ухала толчками кровь.
“Тр-рубы Иер-рихонские! Так и до инфаркта недалеко, — подумал археолог. — Однако девчонка хороша”. А вслух твердым голосом спросил:
— Конечно, мисс Мона, очень приятно слышать, что вы интересуетесь моими работами, но все-таки, если быть последовательным, чем я могу быть полезен такой великолепной, такой яркой молодой женщине? — Он принял ее правила игры и чуть кивнул.
Египтянка победоносно улыбнулась.
— Примите мое приглашение.
— Какое? — с интересом спросил Енски.
— Я приглашаю вас посмотреть восход Сириуса.
На пороге ресторана Алекс заметил Бетси. Она стояла и пристально всматривалась, выискивая глазами профессора. Он сделал ей знак рукой, и Элизабет стала продвигаться в его сторону. Тем временем Мона, заметив, что их уединение будет скоро нарушено, уточнила место встречи и вежливо попрощалась.
Где-то на середине зала две женщины пересеклись. Алексу показалось, что Мона с ненавистью взглянула на Бетси. Это выглядело смешно, потому что рост арабки был крохотным, и англичанка взирала на нее, как белокурая валькирия взирает с небес на поле битвы.
