Леонард Карпентер - Конан и осквернители праха
Ему не повезло: ниша оказалась занята. Он наткнулся на хрупкого, скрюченного «жильца», притиснул его к стене и замер, опасаясь дышать: как бы хренова мумия не вывалилась в коридор и тем окончательно его не выдала. Альков по крайней мере давал ему временное укрытие и некоторое преимущество. Можно было попытаться устроить засаду на того... или на то, что двигалось впереди. Конан вытащил из-за набедренной повязки остроконечный камень и приготовился к немедленным действиям.
Звук оставался по-прежнему слабым, но больше не прекращался; если Конан что-нибудь понимал, по коридору к нему размеренным шагом приближалось несколько пешеходов. Двигались они молча, только шуршали по камню шаги да изредка что-то приглушенно звякало, наводя на мысль об оружии, о связанных вместе металлических инструментах... или мешках с добром, награбленным в древних могилах. Шедшие приближались, хотя по тихому шороху расстояние определить было трудно. Конан с нетерпением ждал, когда же в отдалении забрезжит свет – эта величайшая из драгоценностей, которую только и оценишь, оказавшись в непроницаемой тьме подземного лабиринта!
Будет свет – и он их увидит. Они его, верней всего, тоже. Какая разница! Скорей бы. Конан уже лихорадочно обдумывал, как бы, сражаясь с ними (если придется, конечно), не погасить фонаря. Он держал свой камень над головой.
И вот они наконец приблизились. Шорох ног и позвякивание раздались совсем рядом... так близко, что у него по телу побежали мурашки... Один, двое, трое... пятеро пешеходов, если слух его не обманывал. Потом они... миновали его и начали довольно быстро удаляться.
И тогда только до Конана дошло, что никакого фонаря они с собой не несли.
Это открытие превратило его в неподвижную статую, молча слушавшую, как удаляются шаги. Теперь-то он разобрал, что шаги были невесомыми, точно прикосновение пера. И запоздало спросил себя: по силам ли было обычным смертным людям так уверенно двигаться в кромешной, хоть глаз выколи, темноте? И ведь ни голосов, ни дыхания, ни покряхтывания от усталости... Тела-то хоть были у них вообще или нет?.. Конан снова подумал, что, наверное, лишился-таки зрения, но тут же отбросил эту мысль: если бы у них в самом деле был свет, они бы наверняка его заметили. А они проследовали мимо, не обратив на него ни малейшего внимания! Какое бы шестое чувство ни вело их по тоннелю, его присутствия оно им не выдало. А ведь он был настолько близко, что ощущал даже движение воздуха, потревоженного их шествием!..
Колдовство. Вне всякого сомнения – колдовство. Либо эти пятеро были какими-то неведомыми созданиями тьмы. Конану стало неуютно, он переступил с ноги на ногу...
...И вот тут-то, пошевелившись, он обнаружил, что его как будто что-то держало сзади – с той стороны, где он притиснул к стене древнюю мумию. Что-то совершенно определенно ощупывало его плечи, вот только раньше, полностью обратившись в слух, он этого не замечал. Теперь заметил, и, поскольку жутковатые пешеходы уж точно не могли его услышать, Конан шагнул вперед, прочь от стены, и тряхнул плечами, чтобы сбросить навалившуюся мумию.
И не смог!
Мумия упрямо тащилась за ним, причем цеплялась за него все крепче! Конан сунул руку назад и еле удержался, чтобы не выругаться вслух: его плечо сжимали костяные пальцы, выпростанные из полуистлевших повязок. А то, что защемило ему кожу на шее, оказалось еще хуже. Тысячелетний упырь пытался запустить в него зубы!
Конан судорожно принялся отдирать его от себя, но это оказалось не так-то просто. Ему никак не удавалось как следует ухватиться, а камень в этих условиях оказался бесполезен. Конан бросил его на пол и рванулся вперед.
Однако его сверхъестественный противник оказался довольно крут даже для могучего варвара. Высохшая мумия была легкой, точно пук соломы, саваны крошились и слезали с нее, как истлевший папирус, но внутри сохранялись по-прежнему твердые кости и крепкие струны жил. Конан отбивался что было мочи, но тварь только яростней вцеплялась в него. Ему показалось, будто она собиралась вжаться сквозь кожу в самую его плоть и завладеть его жизнью!
Врезавшись впотьмах в противоположную стену, Конан изо всех сил шандарахнул мумию об угол алькова. Это несколько сдвинуло голый череп его соперника, и Конан наконец смог как следует его ухватить и начать отжимать от себя прочь. Он снова и снова колотил мумию об острый угол. С сухим звуком сломалось несколько ребер, он почувствовал, как укололи тело острые осколки костей.
Однако живой скелет как будто не заметил увечья. Более того, Конан уловил в движениях мумии некий осознанный смысл – ее костлявые пальцы перемещались по его телу, спускаясь все ниже. Под руками киммерийца с черепа сыпались длинные иссохшие волосы, его ладонь накрыла металлическую налобную диадему... Скелет был несомненно женским!
К ярости и изумлению, которые испытывал Конан, добавился панический ужас. Загробной любви он вовсе не жаждал! Отчаянное усилие всех мышц – и череп, оторвавшись от позвоночника, грохнулся на пол. Конан продолжал сражаться с еще цеплявшимися, еще искавшими чего-то остатками бывшего тела.
Когда он наконец высвободился, мумия, растерзанная на мелкие части, валялась у его ног. Некоторое время киммериец стоял неподвижно, вслушиваясь в тишину и тщетно пытаясь смахнуть со своего тела остатки праха. Потом повернулся – и, не особенно разбирая дорогу, устремился дальше по коридору.
Он шел и шел сквозь тьму, мимо бесконечных альковов и их мертвых обитателей, к которым он теперь едва решался притрагиваться. Шагая вперед, он сам чувствовал, что недопустимым образом утрачивает осторожность. Что ж, тут было простительно утратить не только осторожность. Тут самый рассудок запросто мог погаснуть, точно слабенькая свеча, со всех сторон задуваемая черными колдовскими ветрами. Конан вдруг понял, как легко было превратиться из разумного существа во всхлипывающий комок бессмысленной плоти, царапающий изодранными пальцами равнодушные стены бесконечного лабиринта...
Конан приостановился и сделал над собой чудовищное усилие, обуздывая разыгравшиеся чувства...
И внезапно его окружила целая какофония звуков. Грубые руки схватили его, а в глаза ударил ослепительный свет!..
Глава двенадцатая
Воровская смекалка
Розовая заря напоминала отсветы пламени из приоткрытого кузнечного горна; она как бы предупреждала о том, какая испепеляющая жара будет царить здесь попозже днем. В этот ранний час восход заливал светом восточные стены Абеддраха и почти законченную гробницу еще живого царя. Пирамида отбрасывала длинную тень, и казалось, что эта тень ложилась на город. Заря касалась и дальних пирамид Стигии, вздымавшихся над вспухшими от наводнения волнами Стикса. Сквозь утренний туман, клубившийся над рекой, вершины пирамид казались красноватыми, словно раскаленные иглы, торчащие из земли.
