Корона Меднобородого - Алексей Вячеславович Зубков
С тяжелой птицей на плече Ласка добрался до постоялого двора. Вольф тащил «сопроводительную документацию». Добротную стальную клетку хозяйственные немцы тут же забрали обратно и сказали, что за нее компенсация не полагается. Обещали отдать птицу и бумаги, не более.
— Надо выпить! — сказал Вольф, — Никак не думал, что все нормально пройдет.
— И я не думал, — ответил Ласка.
— И я, — присоединился Доминго.
Через два дня на конюшне появился Фредерик с симпатичной темноволосой девушкой благородного происхождения, которая выглядела примерно лет на шестнадцать, как Ласка. На немку не похожа, скорее, итальянка. Но и горячей южанкой не выглядит. Это у европейских простолюдинов по внешности без труда можно понять, из какой местности человек происходит, а у дворян национальные особенности не так ярко выражены.
— Познакомьтесь. Ласка Умной из Московии, сын моего старого друга. Рафаэлла фон Нидерклаузиц, моя дочь.
— Очень приятно, — сказал Ласка.
Девушка кивнула в ответ.
— Ласка, есть дело на сто золотых талеров, — сказал Фредерик.
— Большие деньги.
— Останься при этом коне на месяц.
— Я бы рад остаться…
— На полный пансион вам обоим, твоей кобыле и попугаю. И сто золотых талеров сверху.
— Благодарю за щедрость, но у меня времени нет. Могу только на пару недель задержаться.
— Ты торопишься?
— Да. До Рождества я обязательно должен быть в Волыни, что под Полоцком. А до этого у меня дела в Кракове, которые могут затянуться.
— Хорошо, две недели и полсотни.
— О каком деле идет речь?
— Коня обучать. Он вроде и зверь дикий, но раз с одним человеком договорился, то и с другим сможет.
— Наверное. Он высокомерный и не очень добрый. Но умный.
— Правда, что ты говоришь по-лошадиному? — спросила Рафаэлла
— Правда.
Девушка посмотрела на Ласку внимательно и заинтересованно.
— Ты колдун? — спросила она.
— Нет, это у нас в роду дар Ужиного короля, который передается по мужской линии.
— Папа, поймай мне Ужиного короля!
— Рафи, давно прошли те времена, когда ужиные короли ползали по грешной земле, — ответил Фредерик.
— Тогда поймай мне еще кого-нибудь, кто раздает дары. И не говори, что никого не осталось.
— Не связывайся с колдовским миром.
— Ты же связываешься. И мама.
— Мама сидит в Аугсбурге и ведет счетные книги. Тебе это почему-то неинтересно.
— А ты?
— Рафи, ты знаешь, сколько раз меня там чуть не убили?
— Это все равно, что ты бы хвастался, сколько красоток тебе чуть не дали. Я вот тоже могу начать, что меня наемники крали — не украли…
— Рафи, перестань.
— … в замке нашли раньше, чем он взорвался…
— Рафи!
— Папа, я хочу быть феей. Колдуньей. Ведьмой на худой конец. Чтобы у меня был какой-нибудь дар.
— Шла бы ты лучше замуж.
— Никто не берет, бе-бе-бе! — Рафи высунула язык.
— Мама нашла тебе отличную партию.
— Гаэтано? Папа, ну это же смешно. Да, мы друзья с детства. Только я красавица, а он вепрь дикий и щетинистый. Чем вообще мама думала?
— Мама думала, что каждый мужчина в глубине души немного свинья.
— А каждая женщина немного Цирцея?
— Да. Но некоторые в большей степени, чем другие.
— Я в меньшей. Папа, я не могу выйти за Гаэтано.
— Рафи, тебя никто не торопит. И вообще, выходи за кого хочешь. Ласка, ты ведь не женат?
— Я помолвлен, — ответил Ласка, — С дочерью наших соседей и жду, пока она подрастет.
— Маменькин сынок, — бросила Рафаэлла.
— Но вы с отцом старые друзья, а Покровские нам просто соседи. И Рафаэллу ждать не надо, пока вырастет. Поэтому, если батя благословит, приеду свататься, — продолжил Ласка как ни в чем не бывало.
Ничто так не отрезвляет девиц, как понимание, что не они в жизни что-то решают. Во всяком случае, на Руси. Вот выйдет замуж, да родит, тогда да. Хоть хозяйство вести, как мама, хоть княжить, как Елена Глинская.
— А до свадьбы, значит, ни-ни? — язвительно спросила Рафаэлла.
— Родители запретили мне ложиться с католичками, — элегантно парировал Ласка.
Нет ничего плохого в том, чтобы пошутить с девушкой на романтические темы, но уж никак не при ее отце.
— Я лютеранка! — гордо заявила Рафаэлла.
— Рафи! — возмутился Фредерик, — Ты крещена в католичестве.
— Знаю-знаю. Ты еще скажи, что лучше быть свиньей, чем протестантом. Огромное преимущество. Наш русский друг католик?
— Нет, — ответил Ласка.
— Протестант?
— Нет, конечно.
— Неужели мусульманин?
— Я православный.
— Это как?
— Христианин восточного толка, — объяснил Фредерик, — Как сербы или греки.
Рафаэлла не задумывалась о существовании христианских конфессий, отличных от католичества или протестантизма. К востоку от немцев живут поляки-католики, а к востоку от Польши лежат тоже христианские Литва и Русь, и вряд ли лютеранство добралось в такую даль.
— Папа, а кем лучше быть, свиньей или христианином восточного толка?
— Надо быть в первую очередь верным другом, которому прощают мелкие недостатки.
Ласка подумал, что у Фредерика несколько эгоцентричный, но в целом справедливый взгляд на отношения. Вот Вольф — протестант. Арман — католик, Бенвенуто — католик. Оксана — православная. Доминго — некрещеная птица, но с латинским образованием и имя у него католическое. Элефант — конь, далекий от конфессиональных различий.
— Ладно, познакомились, — сказал Фредерик, — Мы тут с Рафи заболтались по поводу ее брачных планов, но не думай, что мы к тебе свататься пришли.
Ласка пожал плечами. Кого бы волновало, что там этот немец хочет, пусть он и старый батин друг. Без родительского благословения никаких свадеб.
— Вернемся к моему предложению, — продолжил Фредерик, — Я хочу, чтобы этот конь научился работать с Рафи. Если получится, то Служба Обеспечения выкупит его из королевской конюшни. Я рассчитывал на месяц занятий, но двух недель, думаю, должно хватить. Рафи хорошая наездница.
Рафаэлла гордо кивнула.
— Конь не принцесса на выданье, и месяцами искать его благосклонности никто не будет. Если за две недели нет, значит, нет. У старшего конюшего через день будет список рыцарей, которые могли бы заинтересоваться Элефантом. Пятьдесят талеров, оплата вперед.
— Хорошо. Но
