Отражения одиночества - Светлана Залата
– Я не знаю подробностей, – начала Саша острожное.
– Не нужно жалеть меня. Просто расскажи. Откуда-то ты это знаешь. А и… извини, в мое время среди волшебников всегда обращались на «ты» к тем, кто не был непосредственным начальником, и если тебя это задевает, то я не буду.
– Все в порядке. А откуда знаю… – Саша на секунду заколебалась, но потом закончила как есть. – Серафим как-то говорил, что у него был способный и сильный магически ученик, который увлекся теорией переселения сознаний и провел неудачный эксперимент сначала на своей дочери, потом на жене, а потом и вовсе втянул в это дело других людей. И назвал имя.
Лицо Миклоша одеревенело.
– И… наставник говорил, что стало с его учеником?
– Его казнили.
Второй раз Саша хочет ударить себя. Словно это как-то избавит от боли юношу.
Миклош долго молчит. Саша уже думает, что он не ответит, но рыжеволосый все-таки говорит тихо.
– Значит… Я не верю, что Серафим солгал бы. Ему незачем. Да и ты бы все равно поняла, рано или поздно. Он бы не стал. Значит учитель сам в это верит. И… тогда я не смог вернуться не потому, что ошибся, а потому, что кто-то иной занял мое тело.
– Это возможно?
– Да. В теории по крайней мере. Технически мое тело в тот миг, когда я перенес сознание в артефакт, ничем не отличалась от тела человека, чье сознание распалось из-за смерти. Даже лучше – меня тогда поддерживали лекарские плетения, никому не надо было заращивать раны. Тот, кто вселился в мое тело, мог просто отряхнуться, встать и пойти по своим делам. Ты уверенна, что меня… казнили?
– Серафим так сказал.
– Надо… Я… я не знаю. Когда ты назвала имя наставника, я думал что просто расскажу все ему… Но теперь. Я не знаю. Если он говорил это, значит вы общаетесь, так?
– Я его ученик, – скрывать было нечего.
Миклош кивнул, насколько позволяли удерживающие его ветви.
– Если он решит, что мое присутствие вредит, то без сомнений изгонит меня со всей этой историей. Или, что хуже, если Михаил Новгордский или кто-то еще из его товарищей менталистов поймет, что я здесь, то меня уничтожат на месте. Наверняка. Нужны будут какие-то доказательства, что-нибудь. Слушай. Я обещаю, что как только пойму как, тут же уйду. Я понимаю, что мое появление… в общем как-нибудь расскажешь, как оно произошло, что изменилось и откуда брюки. Но пока… умоляю. Дай мне подумать. Пожалуйста. Хочешь, оставь волка, деревья, вот это все. Время здесь идет иначе, и я могу все осмыслить. Я уже привык, что Хранитель хочет меня сожрать. Все в порядке. Просто оставь меня тут, и когда я пойму, что можно сделать, мы поговорим. Хорошо? На самом деле чем дольше мы так общаемся, чем больше шанс что твой наставник это почувствует. А я пока не знаю, что ему сказать. Я думаю, что смогу говорить с тобой не только во сне. И я дам о себе знать. Но мне нужно время.
Саша вздыхает. Ей это все не нравится.
Но в одном рыжеволосый прав – здесь она властелин. И она совершенно уверена, что все рассказанное им правда.
Счастье двоих… Если Муза права, значит наставник сможет перестать винить себя за преступления, совершенные вовсе не его учеником, а Миклош… наверное, он будет счастлив обрести тело.
Зла и смертей уже достаточно.
– Хорошо. Но сиди тихо.
– Разумеется. Разумеется. Спасибо, я твой должник.
– Ты мой пленник, – фыркает Саша.
И просыпается от того, что в шатре народ постепенно собирает вещи. Голова рассказывается на куски, а по связи доносятся отголоски тревоги.
Все в порядке.
Уверена?
Да. Ночь была яркой, а сон недолгим. Но все в порядке.
Хотела бы она сама в это верить.
Глава 10
Саша сидела на краю поляны, рассматривая почти стершийся рисунок, что ночью призвал сюда Музу. Через полчаса нанятая газель приедет, чтобы доставить их всех в город. Обратно к суете, обратно к вопросам, обратно к привычной жизни.
Сейчас в теле и разуме витала усталость, помноженная на тревогу и смутный дискомфорт, порождаемый чужеродным присутствием. Запертое в глубине разума сознание ощущалось просто… просто ощущалось. Словно нарыв или нарост, пусть и не причинявший боли.
Вопросы. Вопросы, вопросы, вопросы.
– Итак, что ты решила, Колдунья? – Маэстро появился из-за деревьев, ступая разом элегантно и проворно. Он по-прежнему был во фраке, на котором не было ни малейших следов грязи, ни одного мятого участка и вообще не одного свидетельства того, что носился этот фрак в лесной глуши. – Милуешь или казнишь?
– Что если мой ответ не понравится тебе или твоей дочери?
Маэстро чуть улыбается.
– Если такое случилось бы, я бы сказал, что попробую защитить ее любой ценой. Куплю ей время, чтобы она могла сбежать, буду бороться с тобой… Пока не проиграю и не поеду в город в цепях, как осужденный каторжник, и не приму там смерть от милостливой длани Ордена.
– Ты предан своей дочери, кем бы она не была.
– Каждый из нас играет свою роль. Свои роли. И я отец, помимо всех иных.
Саша коротко улыбается.
– К тому же я знаю, что мне нет нужды демонстрировать свою преданность. Те, кто ставят догматы выше разума, устои выше счастья, а Закон выше жизни не сомневаются в принятом решении. И стремясь облегчить твой груз забот, я готов поклясться в том, что никогда не причиню вреда ни людям, ни Затронутым, разве что в целях самозащиты.
– Вред – слишком обтекаемое определение.
– Разумеется. Но ты была здесь и все видела сама. На одну ночь эти люди стали счастливы, исполнив свои желания, какими бы они ни были. И – только. Они потеряли не
