Лин Картер - Конан Бессмертный
В окружении гигантов в головных уборах из перьев и поясах из леопардовых шкур на кресле из слоновой кости восседал жирный кусок черноты, воняющий влажными гниющими джунглями и мрачными болотами. Квадратный, необъятный, отталкивающий, как жаба. Пухлые руки существа покоились на лоснящейся дуге живота. Пупок — словно катышек закопченного жира, с любопытством высунувший голову. Глаза мерцали в свете костра, как живые угли в мертвом черном пне. Их ужасающая жизненная сила резко контрастировала с огромным вялым телом.
Увидев эту чудовищную фигуру, Ливия вся напряглась, и жизнь неудержимым потоком хлынула в нее. Из бездумной куклы она вдруг превратилась в живое, трепещущее существо, и боль обжигала ее. Девушка чувствовала себя то сильной, то хрупкой, словно ее тело закалялось, как сталь, попеременно погружаясь то в жар, то в холод. Она ощущала, как ненависть истекает из нее и направляется к черной рыхлой глыбе. Краткий миг ей чудилось, что объект ее эмоций должен упасть замертво с этого резного стула, так смертельна была ее ненависть.
Но если Баджуй, царь бакала, и испытал некий физический дискомфорт из-за своей пленницы, то не показал этого. Он продолжал наполнять свой лягушачий рот пригоршнями маиса, черпая из сосуда, который держала перед ним коленопреклоненная женщина, и смотреть на своих подданных, выстроившихся по обеим сторонам улицы. Судя по торжественной резкой дроби барабана и оглушительным звукам рога, в конце этой аллеи, образованной потными черными телами, должна была появиться какая-то важная персона. И пока Ливия вглядывалась в темноту, персона возникла.
Колонна воинов по три человека в ряд приближалась к трону из слоновой кости. Сплошная масса развевающихся плюмажей и сверкающих пик продвигалась сквозь пеструю толпу.
Во главе черных, как эбеновое дерево, копьеносцев шел человек, при виде которого Ливия вздрогнула. Казалось, сердце ее остановилось, а потом опять глухо застучало, мешая сделать вдох. В сумерках человек этот был отчетливо виден. Как и его копьеносцы, он красовался в набедренной повязке из леопардовых шкур и в головном уборе, украшенном перьями. Но это был белый человек.
Не как проситель или подчиненный приближался он к трону бакала, и когда он остановился перед сидевшим на нем человеком, наступила тишина. Ливия улавливала общее напряжение, хотя лишь смутно понимала, что именно оно предвещает. Несколько мгновений Баджуй сидел, вытянув толстую шею, как большая жаба. Потом, словно притянутый пристальным взглядом пришельца, он слез со своего стула и встал, смешно качая бритой головой.
Мгновенно напряжение спало. Жители деревни что-то оглушительно прокричали. По сигналу незнакомца его воины подняли копья и отдали почетный салют царю Баджую. Кто бы он ни был, этот белый человек, Ливия понимала: он должен быть весьма могущественным в этой дикой стране, если Баджуй из племени бакала поднялся, чтобы приветствовать его. А могущество означает, что этот белый — великий воин. Сила — единственное, что почитается среди диких племен.
Ливия стояла, прильнув к щели в стене хижины. Воины белого незнакомца смешались с бакала. Они плясали, угощались, тянули пиво. Сам он с несколькими своими вождями сидел с Баджуем и вождями бакала, поджав ноги на циновках и жадно поглощая еду и выпивку. Ливия видела, как он вместе с другими глубоко погружает руки в котлы с рисом, глотает пиво из одного сосуда с Баджуем. Заметила она еще одну особенность. Белому пришельцу оказывали почести, полагающиеся верховному вождю, царю над царями. Поскольку у него не было трона, царь бакала отказался от своего и уселся на циновки вместе с гостем. Когда принесли новый сосуд с пивом, царь бакала чуть отпил и тотчас передал белому человеку. Сила! Вся эта подчеркнутая вежливость указывала на огромную власть и силу! Ливия задрожала. Ее охватило возбуждение, когда в голове ее начал складываться смелый план. Она следила за белым человеком с болезненным напряжением, замечая каждую деталь его облика. Он был высокого роста, выше и массивнее всех, даже многих чернокожих, считавшихся гигантами, но двигался с грацией большой пантеры. Когда свет костров падал на его лицо, глаза незнакомца загорались синим огнем. На ногах у него были ременные сандалии, а с широкого пояса свисал меч в кожаных ножнах. Ливия никогда не видела подобных людей. Но она и не пыталась определить, к какому народу он принадлежит. Достаточно того, что кожа у него была белая.
Проходили часы, и постепенно рев попойки стих. Все, и мужчины и женщины, погрузились в тяжелый пьяный сон. Наконец Баджуй неуверенно поднялся и воздел руки, отказываясь от дальнейшего соревнования, кто из них больше съест и выпьет. Он шагнул, споткнулся, и воины подхватили своего владыку и унесли в его хижину. Белый человек — победитель в состязании обжор и выпивох — величественно встал. Вожди бакала, те, кто был еще в состоянии передвигаться, проводили его в гостевую хижину, и белый скрылся там. Ливия заметила, что десяток его копьеносцев остались сторожить, держа копья наготове. Очевидно, незнакомец не слишком доверял дружбе Баджуя.
Теперь деревня слабо напоминала сумеречную Судную ночь. Повсюду валялись местные, мертвецки пьяные и обожравшиеся. Ливия знала, что внешние границы бомы охраняют трезвые воины. А в самой деревне бодрствовали только копьеносцы, стоявшие вокруг хижины белого человека. Но даже и среди них некоторые начинали клевать носом, прислонившись к копьям.
Сердце у девушки стучало, как молот по наковальне. Она скользнула к задней стене своей хижины-тюрьмы, тихо вышла из двери мимо храпевшей охраны, которую Баджуй приставил к ее хижине. Как тень, прошмыгнула она сквозь черноту и приблизилась к хижине незнакомца. На четвереньках проползла к задней стене. Там сидел на корточках черный гигант. Его сонная голова, украшенная перьями, склонилась на колени. Ливия проползла мимо. Гостевая хижина была ее первой тюрьмой. Узкое отверстие в стене, теперь прикрытое висящей внутри циновкой, — безмолвное свидетельство ее первой, слабенькой попытки бегства. Ливия отыскала эту лазейку, отодвинула циновку и попыталась протиснуть свое гибкое тело.
Свет костров, все еще горящих на улице, чуть освещал внутреннее помещение. Отодвигая циновку, Ливия вдруг расслышала приглушенное проклятие и теперь почувствовала, как кто-то схватил ее за волосы, втащил в отверстие и грубо поставил на ноги.
Пошатнувшись от неожиданности, Ливия откинула со лба спутанные волосы и посмотрела в лицо белого человека, возвышавшегося над ней. На его загорелом лице в шрамах девушка заметила удивление. В руке у него был обнаженный меч, а глаза горели, как сигнальные огни, то ли от гнева, то ли от удивления — она не могла понять. Он заговорил с нею на непонятном языке. Это было не то гортанное наречие, на котором изъяснялись черные люди, но и не язык цивилизованных людей.
