Юрий Никитин - Артания
В этот раз Ютлан, преодолев свое нежелание находиться с людьми, просился с ними и в Куявию. Скилл велел остаться: дяде нужна помощь, а кто, как не он, в их отсутствие опора мудрому, но чересчур доброму дяде? И Ютлан, нахмурившись, сурово пообещал, что, пока они в Куявии, он не позволит никому перечить или ослушаться дяди.
А вообще Ютлан на охоту всегда уходил один. Даже ночевал неизвестно где, ибо его комната во дворце рядом с комнатой Придона всегда оставалось пустой. И вообще старался держаться один, словно переживая свое странное происхождение. Придон помнил, как однажды отец позвал их всех и наставлял младшенького:
– Ты должен быть с братьями всегда вместе! Понимаешь? Вместе!.. Тогда вас никто и никогда не одолеет. Не понимаешь? Ну-ка дай мне тот колчан со стрелами…
Ему принесли колчан, полный стрел. Отец достал одну стрелу, протянул Ютлану:
– Ну? Сломать сумеешь? Ютлан пожал плечами.
– Конечно.
Легонько хрустнуло, обломки упали на пол, а мальчишка вопросительно посмотрел на отца.
– Прекрасно, – сказал отец довольно. – А две?
Он подал сынишке две стрелы. Ютлан взял, посмотрел на отца, усмехнулся. Послышался треск, на пол упали обломки двух стрел.
– А теперь, – сказал отец, – сделаем вот так…
Он подал младшенькому весь толстый пучок стрел, улыбнулся, сделал приглашающий жест.
Ютлан взял стрелы, детские ладони едва-едва обхватили весь пучок. Все видели, как он закусил губу, напрягся, даже побагровел. Пучок медленно начал гнуться. Все затаили дыхание. Ютлан нажал сильнее, послышался треск. Из рук мальчишки на пол посыпались сломанные стрелы.
Ютлан выжидающе уставился на отца.
– И что с того, отец?
Отец открыл и закрыл рот. За его спиной верховный волхв чему-то прыснул и, зажав рот ладонью, поспешил из зала.
– А ничего, – наконец ответил отец с досадой. – Дураком ты растешь! Боюсь, им и останешься.
Тогда все трое так и не поняли, почему отец ушел, чем-то очень рассерженный. Часто потом Придон вспоминал этот эпизод, усмехался. Иногда даже их героя-отца постигала неудача. Особенно когда касалось воспитания… Так и росли, больше зная воевод и начальников дворцовой стражи, чем подолгу исчезавшего в походах отца.
И вот теперь мать мертва и лежит в этой усыпальнице, отец исчез, странный лунный свет волшебным покрывалом укутал сад и каменный свод, сверху можно рассмотреть самые мелкие капельки росы, а внизу могильная тьма и даже сырость могилы…
Темная фигура качнулась, багровый свет нечеловеческих глаз осветил лицо. Придон, опасаясь, что младший брат исчезнет, сказал тихо:
– Брат!.. Это я, Придон.
Уже без страха, а чувствуя тихую печаль, он подошел, Ютлан стоял неподвижно. Лицо не по-детски серьезное, вместо глаз все тот же яростный огонь, что сейчас стал тише, не выплескивается из глазниц. Высокие скулы нехорошо блестят, словно металлические, щеки в тени, только выступающий подбородок поймал лунный луч и позволил ему растечься по нижней челюсти.
– Я тоже люблю нашу маму, – сказал Придон тихо, – и тоже прихожу сюда… украдкой.
Ютлан угрюмо молчал. Придон обнял этого странного младшего брата, пальцы ощутили, как напряглись твердые мышцы, звереныш явно боролся с желанием вырваться и убежать.
– Я знаю, – прошелестело в темноте. – Я видел твои следы.
– Разве я оставлял? – спросил Придон тихо. – Я же… Ах да, ты же лучший следопыт.
Ютлан помолчал, спросил так же угрюмо, голос звучал сипло и не по-человечески, будто Ютлан говорил последний раз очень давно:
– А откуда знаешь про меня ты? Я следов не оставляю.
– Я чуял запах, – ответил Придон.
Придон не выпускал брата, держал легонько за плечи. Ютлан не вырывался, лицо в тени целиком, пурпурный огонь в глазах то остывает до темно-багрового, даже чернеет, оставляя кроваво-красными только зрачки, то снова давая им разгореться мстительным огнем.
– Ты потерял мать, – проговорил Придон, – мы все ее потеряли… Но у тебя остался я. Остался наш старший брат… Не убегай от нас… постоянно. Ты видишь, насколько мы одинаковые… Даже к маме в одно и то же время, таясь от других!
Красные зрачки расширились, кровавый отсвет зловеще подсвечивал массивные надбровные дуги. У Придона возникло нехорошее предчувствие, что брат обернется зверем и либо вцепится острыми зубами ему в горло, либо убежит. Нижняя челюсть как будто удлинилась еще больше, лунный свет заблистал на кончиках ушей, что выдвинулись из темноты.
На него пахнуло животным теплом лесного зверя. Он не успел понять запах, таких зверей не знал, только в мозгу быстро пронеслись смятые картины чего-то ужасного, целиком из шипов, когтей и зубов, но тут же запах рассеялся, перед ним стоял Ютлан. Красный свет угас, луна блестит на шапке волос, не достигая ушей, а нижняя челюсть всего лишь упрямо выдвинута, как у всех мужчин из их рода. – Ты мой брат, – выдохнул Ютлан.
Глава 13
После странной встречи возле усыпальницы возвращался медленно, сна по-прежнему ни в одном глазу, сердце ноет, все равно не заснет, завтра с утра из городских врат, глупо последнюю ночь в родном доме тратить на сон.
В окнах дворца горит свет. Ставни не закрыты. Видно, как по стенам стремительно проносятся длинные черные тени. Придон улавливал взмах руки, это его дядя, он любит размахивать руками, замечал косой полет тени, наподобие падающей летучей мыши, – это прошел Скилл.
Дядя и брат не спят, ломают головы, как обезопасить его путь. Как помочь ему, потерянному для страны, для племени, для народа, ибо обезумел в своей страсти к женщине из чужого народа…
Ноги с середины двора свернули, что он может сказать дяде и Скиллу? – вместо входа во дворец под лунным светом начала вырастать крыша конюшни. Ноздри уловили домашний запах конских тел, свежих каштанов, душистого сена. Из-за двери послышалось фырканье, стук копыта по дереву. Луговик как-то почуял приближение хозяина.
Сонный конюх, что дремал у дверей, вскочил, бросился отворять двери перед героем. Придон отмахнулся, вошел в мир знакомых родных запахов, Луговик потянулся из стойла навстречу. Придон обнял его за шею, Луговик что-то ощутил, попытался убрать в сторону большую конскую голову, но Придон все равно поцеловал в умную морду. Конь брезгливо фыркнул. Настоящий боевой конь, не переносит телячьих нежностей. Но Придон не шлепнул его по лбу, не захохотал громко и грубо, как должны смеяться настоящие мужчины, и конь сам ткнулся мягкими бархатными губами в лицо друга и хозяина, легонько боднул головой.
– Не спрашивай, – прошептал Придон, – я даже себе не могу ответить… Но все увидишь сам. Мы узрим дивные места. Только я и ты… И все поймешь.
