Эпидемия - Евгений Юрьевич Лукин
Что-то заурчало, решетчатые ворота раздвинулись, на потрескавшийся асфальт выкатился телевизионный микроавтобус. Оборышев извинился, отправил окурок в урну и отбыл, оставив Мурыгина в состоянии столбняка.
Как говаривал в студенческие годы Костик Стоеростин: «Меня обворовали еще до моего рождения».
* * *
День не сложился. Наполеоновские планы Мурыгина разлетались в дым, не успев соприкоснуться с действительностью. Наиболее грандиозный, а стало быть, наиболее безумный прожект был связан, помнится, с получением крупной ссуды (уже фантастика!) и последующим приобретением за бесценок всей пострадавшей территории «Орошенца»… За каким, интересно, лешим? Предъявить тому, кто поселился на пустыре, свидетельство на собственность?
В подавленном настроении Сергей Арсентьевич купил на вечер кое-какие продукты и пустился в обратный путь. Пробирала тревога, одолевали недобрые предчувствия: вот, скажем, приедет он, а там уже и впрямь все обнесено тремя рядами колючей проволоки…
Предчувствия обманули. Дамба и грунтовка изрыты траками, овражек пуст, нигде ни единой пятнистой робы, ни единого морковного берета. Дачников тоже не видать. Одна живая душа на всю округу — Костик Стоеростин, умывающийся возле бетонного колодца. Стоящая рядом с ведром колба жидкого мыла, заимствованная из мурыгинского несессера, опустела на четверть.
— Ты хоть… поэкономней, что ли… — расстроенно заметил Сергей Арсентьевич. — Знаешь, сколько оно сейчас стоит? При наших финансах…
Костик поднял раскрасневшееся мокрое лицо, проморгался.
— Что это на тебя чистоплотность нашла? — упрекнул Мурыгин. — Самоходку, я гляжу, вытащили?
— Амфибию, — безрадостно поправил Костик.
— Ну амфибию…
Выждал, пока Стоеростин соберет в пластиковый пакет умывальные причиндалы и смоет следы жидкого мыла с досок. Пошли к палатке.
— Представляешь, что эта сука сделала?.. — сдавленно начал Мурыгин.
— Какая?
— Раиса Леонидовна, естественно!.. Какие еще суки бывают?.. На телевидение вылезла… На день опередила! Даже здесь! Ты прикинь! Даже здесь… Сейчас, погоди, успокоюсь — подробнее расскажу…
Успокоился — и совсем уже было собрался приступить к подробному рассказу, но тут Костик повел себя крайне странно. Совершил резкий нырок, словно уворачиваясь от чего-то, отбежал на несколько шагов, обернулся, сжал кулаки.
— Пошел вон!.. — каким-то вибрирующим, на диво неприятным голосом исторг он в пространство. — Даже не прикасайся! Пошел вон, я сказал!..
— Ты… кому?.. — еле выговорил Мурыгин.
— Ему! — бросил вне себя Костик и, с омерзением передернув плечами, вернулся на поросшую травкой дорогу.
— Что у вас тут произошло?
— А!.. — Костик махнул рукой.
Сергей Арсентьевич ошарашенно оглянулся на обезлюдевшее заовражье.
— Не со спасателями что-нибудь, надеюсь?..
— Нет…
Окончательно сбитый с толку Мурыгин последовал за рассерженным Стоеростиным. На пне творилось нечто феерическое. Наросты, короновавшие спил, стали заметно выше, крупнее, вычурнее и, что самое удивительное, приняли разные цвета. Казалось, яркие пятна зазывно помигивают. Обман зрения, скорее всего.
— Ага… — злорадно проскрипел Костик. — Подлизывайся, подлизывайся теперь… — присел на травянистый бугорок, обернулся к Мурыгину, добавил сварливо: — Имей в виду, он не только гладит, он еще, оказывается, за шкирку берет…
— За шкирку?..
— Ну не совсем за шкирку… Поперек туловища… Дрессировщик хренов!
— Даже так?.. — осунувшись, пробормотал Мурыгин. Попытался представить, содрогнулся. — Слушай, — сказал он, присаживаясь рядом. — Может, нам, пока не стемнело, в город вернуться?.. Давай решать.
Стоеростин не ответил. Ладно, пусть подумает. Тем более что и сам Мурыгин сильно сомневался в разумности своего предложения. Ну, допустим, вернутся… А дальше куда?
— Ну все… все… — расслабленно произнес Костик. — Помирились, отстань…
Сергей Арсентьевич неприязненно покосился на товарища. Стоеростин сидел с умиротворенно смеженными веками и блаженной улыбкой на устах. Потом за компанию погладили и Мурыгина.
С прискорбием надо признать, что принципиальностью Костик не отличался никогда. Упрямство — да, упрямство твердокаменное! А вот принципиальности — ни на грош. Если ссорился с кем, то ненадолго, и, кстати, окружающие пользовались этим вовсю. Сколько раз внушал ему Сергей Арсентьевич: будь тверже, умей себя поставить! Это в советские времена страна была большой богадельней, а теперь с тобой никто нянчиться не будет. Демократия юрского периода! Сожрут и не подавятся. Оглянуться не успеешь — окажешься без денег, без дома…
Не внял добрым советам — так в итоге и приключилось.
— Слушай!.. — не вынес Мурыгин. — Но это унизительно, в конце концов, — за шкирку! Ты еще мяукать начни, с бантиком на веревочке начни играть… А как же, прости за напыщенность, человеческое достоинство?
— Чего-чего?… — не поверил своим ушам Костик. Оглянулся, уставился изумленно. — А когда из тебя долги вышибали, где оно было, это твое человеческое достоинство? За шкирку! Тебя там, думаю, даже и не за шкирку брали…
Мурыгин поперхнулся. О том, как из него вышибали долги, он бы предпочел не вспоминать вообще.
— Или вот работал ты в газете, — с неспешной безжалостностью продолжал Костик. — Был ласков с начальством. Редактору подмурлыкивал, заведующему отделом… Потом нашкодил не там, где положено, и вышвырнули тебя на улицу… Скажешь, не так?
— Не так! — сказал Мурыгин. — Я тогда на принцип шел!
Костик всхохотнул.
— Ну да, ну да! Раз пострадал, то, значит, за правду… Знаешь, не удивлюсь, если выяснится, что кошки тоже шкодят из принципа. Ну а как насчет Раисы, свет, Леонидовны?.. Она-то тебя за что вышвырнула? Тоже за правду пострадал или все-таки нашкодил?..
Мурыгин хотел встать, но Костик его удержал.
— Серый… — проникновенно молвил он. — Пойми, каждый из нас в какой-то степени кот… Вот ты, например, меня сегодня утром у колодца носом в пасту натыкал… Я ж не обижаюсь!
Сергею Арсентьевичу стало неловко. Вставать раздумал.
— Что-то жрать хочется, — сообщил он, расстегивая сумку. — Ты как?
— На подножном корму, — с достоинством ответствовал Костик. — Полна миска деликатесов…
— Правда, что ль, деликатесы? — усомнился Мурыгин.
Стоеростин тут же сходил к пеньку, принес образцы для дегустации. Мурыгин, посомневавшись, принял из рук друга увесистый багровый отросток, пахнущий копченостями, отведал с опаской… Да. Это не пища. Это снедь.
— Все на вкус одинаково?
— Черное было все одинаково. Вроде отбивной… А подлизываться начал — сам видишь: и цвет разный, и вкус… Не знает уже, чем угодить. Малиновую попробуй…
Мурыгин попробовал. Нет, малиновая, пожалуй, на десерт.
— Ладно, убедил. Только подожди минутку. Сейчас вернусь… — И Сергей Арсентьевич поднялся с пригорка, прикидывая, за которое дерево отлучиться.
— Ящичек — там, — глуховато сообщил Стоеростин и ткнул пальцем куда-то в сторону осиновой рощи.
— Ящичек? — не понял Мурыгин.
— Туалет, — отрывисто пояснил Костик. Лицо его снова стало сумрачно, чтобы не сказать, угрюмо. — Горшочек. У рощи ложбинка, а в ней вроде как дымок такой по дну стелется… сероватенький… Вот только туда. И никуда больше.
Глава 6
Обед был изобилен и упоителен. Они гурманствовали, они выбирали отростки различных оттенков и сравнивали на вкус,
