Железный гром. Том 1 - Алексей Леонидович Янов
Мы вдвоем с Недачем и готским купцом дошли до места нашей стоянки, спрятали семена и передали ему уговоренное количество льняного масла. А потом уже я прихватил свои ремесленные поделки — образцы раскрашенной деревянной посуды и вместе с Недачем пошли искать на них покупателя.
Обошли торговцев с телег, продающих главным образом вино, отрезы ткани и продукты питания, углубившись в бронный ряд, где готские купцы в своих глинобитных конурах торговали оружием, железным инструментом, металлами, доспехами в основном кожаными. Но были там и редкие примечательные образцы металлических доспехов — сарматских и римских. Вот к одному из таких торговцев я вместе с Недачем и направил свои стопы.
Мы подошли к «будке» с деревянным навесом у входа. На скамейке под навесом охлаждал в теньке свои кости гордо восседал небольшой, тщедушный дедок с седыми волосами. Вытащив из заплечного мешка изделия художественного промысла, заговорил с ним на древненемецком:
— Продаю это купец, могу много такого товара обменять на вот этот твой римский панцирь.
Готский купец выслушал меня и вроде как понял, но ничего не ответил, лишь протянув свои ручонки к товару. Он долго и с явным интересом крутил в руках, нюхал и скреб ногтем разукрашенную масляными красками и покрытую олифой деревянную чашку ...
Долго мы с ним в тот день торговались, даже Плещей, распродавший деготь, успел к нам присоединиться. В итоге сторговались и совершили сделку с готом. Не последнюю роль в этом вопросе сыграло и то обстоятельство, что я ему рассказал, как наносить на разные, в том числе глиняные поверхности краски и затем покрывать их олифой или просто одной олифой без красок. Технологии получения из охры красок я ему, естественно, открывать не стал. Обменял всю имеющуюся у меня раскрашенную посуду, масляные краски на основе охры, олифу и одну спиртовую горелку с запасом смертельно опасного метилового спирта (подчеркнул это обстоятельство и мне кажется, что оно гота заинтересовало даже больше, чем сама горелка) на … (!!!) аж целый римский пластинчатый панцирь, так называемую «lorica segmentata» — знаменитый и наиболее распространенный доспех римского легионера. Доспех состоял из сравнительно крупных горизонтальных пластин, соединенных друг с другом ремнями, заклепками и застежками. Сегментированная кираса дополнялась наплечниками и птеругами, а также шлемом с плюмажем.
Сама по себе пластинчатая броня мне была интересна не в качестве доспеха, а в совершенно иной плоскости. Забегая вперед скажу, что по пути домой «лорика сегментата» была мною безжалостно разобрана на составные части, иначе был риск, что доспех у меня отнимут, а он был мне нужен для изготовления футерованной свинцом железной бочки, необходимой мне для производства серной кислоты. Пластины доспеха я планировал спаять оловом, прикупленным, как и свинец с медью.
Отплыли мы домой от готского Хофбурга спозаранку, и плыли против течения Днепра почти весь день, причалив к берегу где-то за полтора-два часа до заката солнца. Полупустые лодки без особых затруднений вытащили на берег. Шел мелкий, теплый дождик, сейчас пока особо никому не досаждающий, но ночью спать под ним будет не особо комфортно.
Шесть человек — меня и Недача — из экипажа нашей с Плещеем лодки, а также еще четверо человек — Безпуту, Шестого, Всемира и Белеха, купец направил в ближайший лес за хворостом для костров, ну и попутно для разведки местности, на всякий случай. Хотя, по словам Недача купец на обратном пути от Хофбурга всегда здесь останавливался. Тут удобная полянка для стоянки, а в паре трех километрах от берега находилась маленькая, на несколько домов, мирная сарматская деревенька.
А вообще, в последнее время Плещей смотрел на меня волком и при первой же возможности старался куда-нибудь отослать со всевозможными поручениями с глаз долой, поскольку языковая практика купца с учеником в моем лице его порядком достала еще во время августовского сплава к готам, а теперь, с момента отплытия, она продолжилась с новой силой. Мы теперь с ним в основном общались на готском, который я неплохо успел освоить и на сарматском, который я все еще активно изучал, так как в этом вопросе рассчитывать на память Дмитрия не приходилось, осетино-аланский язык в своем будущем он совершенно не знал.
Подхватив из лодок наши заплечные мешки и скинув их у места, где планировалось разбить лагерь на ночь, мы вшестером вооружившись топорами и ножами вошли в лес. Ну, я еще дополнительно прихватил арбалет, надеясь пристрелить какую-либо лесную живность, если попадется на глаза, хотя особо, с учетом издаваемого рубкой хвороста шума, на это было напрасно рассчитывать, если только кто попадется еще при входе в лес, до начала его заготовки. Поэтому-то я заранее и взвел арбалет, шествуя первым и посматривая по сторонам, буквально спиной чувствуя ехидные улыбки идущих сзади попутчиков.
Раздвинув ветви сделал пару шагов, вламываясь в подлесок, и с удивлением обнаружил, что в двадцати метрах слева имеется вполне себе хоженая тропинка, которая, по словам Недача как раз и вела к сарматскому поселению. Свернули на тропу, прошли не больше полсотни метров, как она стала довольно круто забирать вниз и где-то там, за зарослями изгибающейся тропы, до нас стало отчетливо доноситься журчание ручья. Переглянулся с Недачем, тот подтвердил, что там действительно течет ручей, а еще где-то через четыре сотни шагов лес заканчивается обширным полем, откуда и можно будет обозреть округу в целях разведки местности, а ну как там пасется целый сарматский табун всадников!? Выслушав его пояснения, продолжили спускаться дальше, а я все шарил глазами справа налево, слева направо, ища кого бы подстрелить.
Метров через двадцать тропа вильнула в сторону, как вдруг до нас донесся испуганный птичий щебет. Моя чуйка прямо завопила, что мы влипли в крупные неприятности!
— Быстро! По сторонам тропы! — скомандовал я первым на внезапно изменившуюся обстановку. — Я, Безпута, Шестой — отходим влево, Белех, Всемир, Недач — направо. Если что, вступаем в бой, после того, как я выпущу болт. Давайте живее!
Народ без каких-либо пререканий послушался и ломанулся в указанный им подлесок по обе стороны тропы.
Лег за кустами, уперев руки с взведенным арбалетом у выступающих из травы корневищ дерева. Только я успел расположиться, как отчетливо стал слышен грохочущий звук —
