Дэвид Геммел - Тёмный Принц
— Куда поедем?
— Искать Хирона.
— Я его никогда не найду, — пробормотал кентавр. — Он оставил меня. И я теперь всегда буду один.
— Нет, — сказал Александр, подойдя ближе и беря Камирона за руку. — Ты не один. Мы станем друзьями, ты и я. пока не найдем Хирона.
Кентавр склонил свое туловище вперед и зашептал: — Это злое место. Всегда было таким. Садись ко мне на спину, и я побегу отсюда быстрее ветра. Могу отвезти тебя к дальним горам. И они нас не поймают.
— Зло повсюду вокруг, дружище, — сказал ему Александр, — и мы здесь в большей безопасности, чем в горах. Уж поверь. — Камирон ничего не сказал, но страх еще мелькал в его глазах, а бока дрожали. — Ты — могучий Камирон, — сказал вдруг мальчик, — самый сильный из кентавров. Ничего не боишься. Ты самый быстрый, самый храбрый, самый сильный воин.
Кентавр закивал. — Да, да, это всё я. Я! Я великий боец. И я не боюсь.
— Знаю. Мы отправимся к морю и после этого в Спарту. Я поеду на тебе, и ты будешь меня защищать.
— К морю, да. Будет ли там Хирон? Близко ли он?
— Очень близко. Скажи, где ты был, когда ты… последний раз проснулся?
— Это было в лесу, недалеко от гор. Я услышал крики и вопли. Это Македоны убивали кентавров. Тогда я увидел и тебя.
— Что было вокруг, когда ты проснулся?
— Только деревья и скалы, и… ручей, кажется. Я не помню, как туда попал. Я плохо помню вещи.
— Когда я увидел тебя впервые, у тебя была кожаная сума на поясе. В ней был золотистый камень. Но теперь у тебя его нет.
— Сума? Да… была. Но я ее оставил. Вопли меня отвлекли. Это важно?
— Нет, просто интересно, где это случилось. Мы скоро выдвинемся, но сначала мне надо переговорить с Парменионом.
Спартанец был увлечен беседой со жрицей Финой и Атталом, но когда к ним подошел Александр, вся группа замолчала. — Мне надо с тобой поговорить, — сказал мальчик.
— Конечно, — ответил Парменион и опустился на колено, чтобы стать вровень с принцем.
— Это касается Хирона.
— Я слышал, мы его потеряли.
— Нет. Он — это кентавр, Камирон. — И он быстро рассказал Пармениону о своей первой встрече с магом, и как тот превратился в кентавра. — Но теперь Камирон потерял магический камень. И я не думаю, что он сумеет превратиться обратно.
— Мы мало чем можем ему помочь, — сказал Парменион, — только держать его ближе к себе. Однако, о более важном, как ты сам?
Александр посмотрел в глаза Спартанцу, прочитав в них беспокойство. — Я в порядке. Он застал меня врасплох. Заклятие в этих лесах очень сильно — и очень темно.
— Ты помнишь хоть что-нибудь?
— Помню всё. Странным образом это было очень мирно. Я мог видеть всё, но не мог ни на что повлиять. Я не мог принимать самостоятельных решений. Он очень силен, Парменион. Я почувствовал это, когда его сознание протянулось к чудовищам и прикоснулось к ним. Он моментально подчинил их своей воле.
— Ты все еще чувствуешь его присутствие?
— Нет. Оно как будто заснуло.
— Есть ли у тебя силы остановить его, если он попытается… контролировать тебя снова?
— Думаю, да. Но откуда мне знать?
— Делай все, что можешь, — посоветовал Спартанец, — и скажи мне, когда он вернется.
— Скажу. Что будет теперь?
— Царь сопроводит нас до моря. Оказавшись там, мы найдем способ пересечь Коринтийский Залив… Коринф. Оттуда мы отправимся на юг, через Аркадию в Спарту. После этого… Я не знаю.
— Я сумею открыть Гигантовы Врата, — тихо проговорил Александр.
— Не думай об этом, — прошептал Парменион. — Ты не тот, кем они тебя считают.
— О, но я тот, — ответил мальчик. — Поверь, Парменион. Я и есть Искандер.
***
Три дня небольшой отряд продвигался к югу через лес, возглавляемый Горгоном и сопровождаемый тремя Пожирателями, которые взметались в небо и ныряли над деревьями, высматривая признаки погони. Александр ехал на Камироне, чувства которого обострились на утро второго дня.
— Я могу помнить, — сказал Камирон принцу. — Это чудесно. Я заснул и проснулся в одном и том же месте.
— Это хорошо, — отстраненно ответил мальчик.
Парменион шел непосредственно рядом с Лесным Царем, Дераей и Атталом, образуя преграду за кентавром и его наездником.
За эти два дня жрица мало разговаривала с мечником, шла молча, а вечера проводила в беседах с Парменионом. Но на утро третьего дня Аттал отстал от основной группы шагов на тридцать.
— Очень медленно идешь, — сказала Дерая.
— Хочу поговорить с тобой, — сказал он ей.
— Почему? Кто я для тебя?
— Мне нужен… я хочу… совет.
Дерая пристально взглянула на него, подлетела, чтобы коснуться его души, ощущая бурные, сложные эмоции, бушующие в нем. — Чем могу помочь?
— Ты ясновидящая, правда?
— Да.
— И ты можешь провидеть будущее?
— Будущих много, Аттал; они сменяются день за днем. Скажи, что тебя заботит.
— Демон сказал, что позаботиться о том, чтобы мы с Парменионом оба были убиты. Он сказал правду?
Дерая посмотрела в озадаченное лицо мечника. — А что ты сделаешь, если я отвечу, что это так?
— Не знаю. Все мои враги, о которых известно, мертвы; это залог безопасности. Но он — сын единственного друга, что у меня есть. И я не могу… — Его голос притих. — Расскажешь мне о моем будущем?
— Нет, это было бы неразумно. Ты носишь в себе тяжелую злобу и ненависть, Аттал. И события из прошлого изувечили твою душу. Твоя любовь к Филиппу — единственное доброе чувство, что у тебя есть.
— Тогда скажи, будет ли мальчишка представлять опасность для меня?
Краткий миг она колебалась. — Дай свою руку, — наконец велела она. Он подчинился, дав левую, правая же покоилась на рукояти меча. Эмоции захлестнули ее — сильные, грубые и почти подавляющие. Она увидела, как его мать была убита его отцом, увидела, как молодой Аттал убил отца. Затем, в последующие годы, она видела, как мрачный молодой человек принес смерть многим, с помощью ножа ли, лука, меча или яда. Наконец она вздохнула и отпустила его руку.
— Ну? — настоял он.
— У тебя много врагов, — сказала она ему тихим и печальным голосом. — Тебя ненавидят почти все, кто тебе знаком. Поверь мне, убийца, сейчас принц — это меньшая опасность для тебя.
— Но он станет врагом, или нет?
— Если он выживет, — ответила она, следя за его взглядом. — Если хоть кто-то из нас выживет.
— Благодарю, — произнес он, прошел от нее вперед и зашагал дальше.
Той ночью, когда все спали, Дерая села с Парменионом на вершине холма и поведала Спартанцу о том, что было с Атталом.
— Думаешь, он попытается убить мальчика? — спросил тот.
— Не сейчас. Однако это мрачный, сломанный человек. В нем мало хорошего.
— Буду внимательно за ним следить. Но скажи, госпожа, почему Аристотель прислал тебя?
— Он посчитал, что я тебе помогу. Разве у меня не получилось?
— Конечно — но я не то хотел сказать. Почему он направил сюда именно тебя? Почему не кого-то другого?
— Мое общество так тебя гнетет? — вопросом ответила она, с нарастающим беспокойством.
— Вовсе нет. Ты как прохладный ветер в летнюю жару. Ты даруешь моей душе покой. Я не очень обходителен с женщинами, Фина. Я неловок и скуп на проявления чувств. — Он усмехнулся. — Пути вашего рода мне совершенно чужды.
— Ты говоришь о нас, как о потусторонних существах.
— Иногда я думаю, что вы такие и есть, — признался он. — Когда я был очень юн, то наблюдал, как бегает Дерая. Прятался на вершине холма и подсматривал за бегущими девицами. Их грация заставляла меня чувствовать себя нескладным и неуклюжим — и всё же от этих воспоминаний есть определенный проблеск света.
— Хорошо говорить о приятных воспоминаниях, — сказала она ему. — Это всё, что делает нашу жизнь лучше. Расскажи о своей семье.
— Я думал, ты хотела услышать приятные воспоминания, — проворчал он, отведя взгляд.
— Не любишь свою жену?
— Любить Федру? — ответил он и покачал головой. — Она вышла за меня лишь с одной целью… и я не хотел бы об этом говорить.
— Тогда не будем.
Вдруг он лукаво улыбнулся. — А зачем ты задала мне этот вопрос? Ты же ясновидящая, Фина; ты уже знаешь ответ. — Улыбка сошла, лицо его стало серьезным. — Ты знаешь все мои секреты?
Мысль о лжи мелькнула в ее голове, но она ее отбросила. — Да, — мягко проговорила она.
Он кивнул. — Я так и думал. Тогда ты знаешь, почему она за меня вышла.
— Чтобы избавиться от дара провидения, которого она не желала.
— И? — надавил он — его глаза, теперь холодные, застыли на ее взгляде.
— Потому что ее дар поведал ей, что тебе суждено зачать бога-царя, который станет править миром. Она хотела, чтобы этот мальчик оказался ее сыном.
— И теперь, — сказал Парменион печально, — она растит бедного Филоту, наполняя его разум мыслями о грядущей славе. Это опасная иллюзия — и я ничего не могу поделать, чтобы это остановить. Это цена, которую я должен заплатить за свою… измену?
