"Та самая Аннушка". Часть вторая: "Это ничего не значит" - Павел Сергеевич Иевлев
— Но это, разумеется, ничего не значит?
— Разумеется. Стечение обстоятельств. Но я выпила много отличного виски, а после хорошего секса у меня бывает сентиментальное настроение. Так что, если хочешь, могу рассказать.
— Очень хочу.
— Это ничего не значит, помнишь? Я не буду твоей женщиной, солдат.
— Как скажешь, Аннушка.
— Тогда слушай.
* * *
…Как всё началось? Ну, мне было семнадцать. Это многое объясняет, верно? Универсальный ответ на любой вопрос: «Мне было семнадцать». Всем нам однажды было семнадцать.
Мама умерла, я осталась с отцом. У меня было к нему множество претензий, но все они, если честно, сводились к одной: «Почему ты не мама?». Отец и сам не знал, как жить без неё. Мамы ужасно не хватало мне, но ещё больше — ему. И я никак не упрощала ему жизнь, в глубине души считая виноватым. Человек, который мог починить всё, не смог починить мне маму, я наказывала его за это каждый день, и он не выдержал.
Однажды, вернувшись с работы, он сел и сказал: «Аннушка, нам надо поговорить».
— Не называй меня «Аннушкой»! — взвилась я. — Меня зовут Анита, мог бы запомнить!
Аннушкой меня называл только он, и запрещать это было одним из моих «наказаний».
— Я продал мастерскую, — сказал он тогда, — больше не могу. Разучился улыбаться клиентам. Собирайся, мы уезжаем.
— Куда? Зачем? Какого чёрта? Как же школа? — на эти вопросы он не ответил.
У отца было хобби — автоспорт. Весь день чинил чужие тачки, а вечерами возился с «Чёртом» — своей гоночной машиной. На полке в гостиной всегда была куча кубков, но я не интересовалась, за что они. Мне было семнадцать, я думала о себе.
В тот вечер всё изменилось — оказалось, что он продал не только мастерскую, но и дом. У нас был прекрасный дом!
«В нём всё напоминает о ней».
Загнали «Чёрта» на прицеп трейлера и поехали. Стартовала «Великая цепь» — многоэтапный чемпионат, который отец решил выиграть.
Я кричала. Я ругалась. Я не разговаривала с ним неделю. Я устраивала протесты и делала глупости. Он терпел.
И я привыкла.
Привыкла жить на колёсах, кочевать по парк-стоянкам, просыпаться под прогрев моторов, засыпать под споры о турбинах, не думать ни о чём, кроме завтрашнего старта, визжать от переполняющего адреналина, вопить «Закрывайся!» или «Вваливай!», прыгая на отбойнике трассы.
Мы не выиграли в тот год. Даже в тройку не вошли. Но пятая позиция принесла спонсоров, мы обклеили «Чёрта» рекламой, у нас появились деньги на прокачку, и на второй сезон мы вышли подготовленными. Вышли вдвоём.
«Великая цепь» включала раллийные этапы, где нужен штурман. Я надела комбинезон и шлем. «Лево три, прямо триста, право четыре, лево пять сразу…» Одним глазом на планшет, другим на трассу, третьим — на штурманский пульт. Нет третьего глаза? Не волнует, ты штурман. Справляйся. Голос ровный, нервы в кулак — в ралли машину ведёшь ты. «Пилот — это просто обезьяна с наездником» — говорят раллисты. У меня хорошо получалось. Раллийные этапы мы прошли лучше, чем кольцевые и кроссовые, так что третье место в сезоне отмечали, как мою победу. Шампанское на подиуме было моим первым алкоголем и, выпив его, я сказала: «Хочу себе руль!»
Спонсоры были к нам благосклонны, и отец купил мне «Чертёнка» — маленькую и забавную с виду, но резвую и злую «зажигалку» юниорского класса. Вместе довели его до ума, и на первом же этапе я «привезла золото». Мы таскали на прицепе две машины, мы болели друг за друга на личных зачётах, мы были «голос и руки» на общих этапах. Наверное, именно тогда мы по-настоящему стали семьёй. Была ли я счастлива? Мне казалось, что нет, что чего-то не хватает. Отцовской чуткости, влюблённого в меня принца, давления наддува, конечно же, мамы, а также другой формы носа — мой мне категорически не нравился почему-то.
Лучшее время моей жизни.
Семнадцатый день рождения пришёлся на середину третьего сезона. Я шла первой в юниорском зачёте, наш экипаж — вторым в основном. Всё было отлично — шансы на золото выглядели реальными. Даже второе место принесло бы нам достаточно призовых, чтобы спокойно пережить межсезонье. Уехать на юг, к тёплому морю, отдыхать и тренироваться, купаться, готовить машины и сдавать заочно экзамены в школе. Но… Любой спортсмен знает — есть первое место и все остальные. Разница между вторым и десятым меньше, чем между вторым и первым. Быть лучшими гонщиками — совсем не то же самое, что быть почти лучшими. Никто не помнит вторых.
Мы знали, что достойны. Знали, что можем. Вопрос был только «повезёт или нет». Поломка машины, плохая стартовая позиция, неловкий придурок, навалившийся на тебя в повороте — даже лучший пилот не застрахован от случайностей.
Но тревожило меня не это. Тревожил отец.
Обычно подросток не знает о своих родителях почти ничего. Они для него данность, досадный ограничитель, отвлекающий фактор. Интересоваться их жизнью незачем, ведь они были всегда и пребудут вовеки. Мать умирала от рака два года, а я заметила неладное, только когда она не вернулась однажды из больницы. Ну да, мама иногда болеет, что такого? Все иногда болеют. Но с отцом мы были команда. Жили в крошечном трейлере, где не разойтись в коридоре, становились почти одним человеком на трассе. И то, что после финиша отец не сразу выбирается из машины, что у него иногда дрожат руки, что на утренних пробежках он больше не может угнаться за мной, хотя ещё недавно я не могла за ним, — это меня пугало.
— С тобой всё в порядке? — спрашивала я.
— Все нормально, Аннушка, — отвечал он, — просто устал.
У него все было просто: «Просто, наверное, погода», «Просто не выспался», «Просто голова закружилась».
— Иди к врачам, отец! — говорила я.
— Толку от них, — отмахивался он, — возраст медицина не лечит.
— Тебе всего сорок пять! Эй, ты у меня один остался, помнишь?
— Я прохожу предстартовый медосмотр
