Темноводье - Василий Кленин
Когда уселись все, чтоб сухомятины поесть, старый Тимофей отвел Дурнова потихонечку на сторону, а потом они исчезли в кусточках. СторОжа хватилась его нескоро, начала пытать народ.
— Дурнова не видели?
— Так вон жеж бревно к плотам поволок! — тут же подскочил Гераська, коего оставили тут аккурат для этого. Несколько работяг согласно кивнули — просто по привычке. Так что, беглеца не хватились до самой темени. А Гераська разрыл свои пожитки утаенные и тож пошел к условному месту.
Ждали только его. Быстро похватали поклажу и молча захлюпали по болотине. Шли на полуночь версты две, пока не нашли сухое и густо обросшее местечко, где и решили заночевать. Костра не жгли — хоронились. И сидели бирюками. В тиши.
Дурной, зябко кутаясь в кусок войлока, долго на них всех посматривал, а как счёл, так и зашелся смехом… своим дурацким.
— Надо же! У нас тут тайная вечеря… Дурной и его двенадцать учеников.
Гераська нахмурился: больно богохульно прозвучало. А Ивашка сам добавил:
— Ага, у нас и Иуда имеется…
— Токмо надо еще глянуть: который он тут! — тут же взъелся Козьма, поняв, что камень в его огород кинули.
— Может, не Иуда, — всё еще улыбаясь, тихо молвил Сашко. — Может, наоборот.
И казаки опять притихли.
— В общем, — Дурной хлопнул ладошками по мокрым коленям. — Зря вы, наверное, это затеяли, мужики. Но от всего сердца вам — спасибо. Меня, честно говоря, в том узилище тоска заела. Проклял я тот день, когда из лесу к нашим дощаникам выплыл. Не так я думал с родным народом сойтись. Все чужие… Вернее, я там так думал. А вы. А вы вон…
Тут беглый толмач чевой-то закашлялся. Гераська с тревогой покосился на Старика, но тот смотрел в землю.
— Короче, мужики, я теперь за вас, как за родню. Как за стаю свою, — Дурной опять начал плести свои чудные речи. — Поклон вам до земли, как тут говорят.
«Почему тут?» — пожал плечами Гераська. Но опять промолчал, потому как все сидели, будто всё понимали. Чево он станет себя дурнем выставлять?
— Ну, и что дальше-то деять? — негромко спросил кто-то в темноте.
— Вы меня спрашиваете? — изумился Дурной. — Я-то думал: это у вас мысли есть. Вы-то чего хотите? Я понимаю, за чем Тютя пошел — за волей. И Мезенец — он за землей. Гераська… он за компанию! А вам-то что не сиделось? А, Козьма? Ивашка?
Козьма только сопел чайником, а Ивашка Иванов плечами пожал:
— Я сбёг не ко хорошему, а от плохого.
— Не веришь, сталбыть, в Кузнеца?
— То, что ему от Хабарова в наследство досталось — никому не поднять.
— Тут ты прав, Делон, — кивнул Дурной.
— Чего?
— Неважно, — отмахнулся Сашко и возвысил голос. — Ну, коли мыслей у вас нет, то давайте делать то, что я предложу.
— А чего ты предложишь?
Глава 34
— Волю государеву сполнять! — снова заулыбался Дурной.
— Это как это? — не выдержал Гераська, забыв о солидности.
— Потом скажу. Но первым дело у меня не просьба будет. Требование. Мы здесь в полной… В тяжелом положении мы все теперь. Трудно нам будет. Поэтому нельзя нам грызться друг с другом. И подлости творить. Сгинем все к хреням! Давайте все поклянемся, прямо здесь и сейчас, что будем впредь друг за дружку! Что никто над другими вставать не будет! Что никто зла не замыслит, и каждый на помощь придет в трудный час!
Старик резво вскочил на ноги.
— Богородицей клянитесь, остолопы! — даже в ночи Гераська видел, как грозно сверкают очи Тимофея. — Матерь Божью в свидетели призывайте!
Подельники нестройно начали призывать высший догляд. Замелькали крестящиеся руки. Старик приметил, как замешкался Ничипорка, и тут же отвесил ему крепкий подзатыльник. Гераська сразу закрестился часто и истово.
— От то любо! — пробасил дончак Тютя. — От то по-казачьему!
— Ну, так что за воля государева? — не утерпел опять Гераська.
— Острог здесь поставим. И пашню заведем. Как Зиновьев и приказал. Кузнец в этом году уже точно не сделает. А мы — сможем!
— Это дело, — оживился Тимофей Старик. — Ежели приказной нас достанет — будя чем откупаться. Мол, за общее дело радели.
— Только на самом деле, мы тот острог для себя строим.
— Нас тут дюжина всего, — показал головой толмач Козьма. — Разве мы такое справим?
— Начнем с малого. Только острог надо не на берегу ставить, а в глуби. Чтобы тайным он был. Не стоит на глаза особо показываться. Ни богдойцам, ни приказному. Я одно хорошее место здесь знаю… только найти его надо.
С утра ватага отправилась искать «хорошее место». Кроме Гераськи. Его и Ничипорку, как самых молодых, послали к Амуру — доглядывать за войском Кузнеца. Дождаться, когда казаки уйдут — и сообщить своим. Два дня парни сопли морозили, пока, наконец, дощаники с плотами на воду не столкнули — и бывший хабаров полк с песнями ходко ушел на низ. Продрогшие доглядчики пошли искать своих, а те уже и место сыскали и даже обживаться начали!
У северного берега глубокого ручья, который Дурной прозвал Бурханом, стоял небольшой холмик. Крутой со стороны речушки и пологий с полуночи. На севере холмик окаймляло болотистое озерцо. Само место песчаное, сухое, на ём даже сосны росли.
— Вот эти сосны не трожьте! — распоряжался Сашко. — Увяжем их, наверху настил соорудим. Это самая высокая точка по берегу — так что наш наблюдатель сможет и за Амуром, и за Зеей следить. И вырубку вокруг острожка делать не будем. Тогда с рек ни домов, ни стен не разглядят.
Прознав, что Кузнец точно ушел, казаки с радостью запалили жаркий костер. Наготовили снеди, травяного отвара — и всласть прогрелись едой и питьем. А наутро Дурной повел всех в брошенный лагерь: сбирать какие-то трофеи. Кузнецово войско, конечно, всё с собой уволокло, но дощаники не бездонные. Так что и побросали кой-чево.
Ватажники нашли немного старого тряпья, годного разве что в костер… или на факелы намотать. Но Дурной в него вцепился клопом! Кто-то забыл колпак, кто-то выкинул провонявшую волчью шкуру — бунтовщики сгребали всё. Собирали обрывки веревок, деревянные лопаты. Нашли даже железный клепаный котел. Почти прохудившийся, но еще
