Яд минувшего (сборник) - Вера Викторовна Камша
– Помолчите. Дени, как зовут второго?
– Теньент…
– Он больше не теньент.
– Фернан Сен…
– Хватит и Фернана. Кто убил Квотти и почему ты отправился с этим мерзавцем?
Больше не теньент дернул шеей, усугубив сходство с чайкой, и началось… Разумеется, во всем был виноват полковник. Разумеется, Фернан ничего не знал, не подозревал и вообще не думал. Полковник велел привести лошадей, и он привел, потом они куда-то ехали, ехали, ехали, а несчастный всё не понимал и не понимал, пока их не догнал Квотти и не объяснил Фернану, что его нагло обманули. Фернан немедленно решил вернуться, но Лэкюрё Квотти заколол и сказал, что убьет и Фернана, если он только попробует…
– Ты не попробовал, – прервал поток Алонсо. – Кого утром посылали к Савиньяку, тебя, Квотти, еще кого-то? Лэкюрё, я обоих спрашиваю.
Подонки моргали в четыре глаза. Они ни кошки не понимали, что и требовалось доказать. К Арно никто не ездил, а Лэкюрё еще утром ничего конкретного не замышлял, зато потом одна мерзость потянула за собой другую.
– Вы решили, что бой проигран, а в том, что война проиграна, вы и прежде не сомневались, – это скучно, это гнусно, но доводить до конца нужно все. – У Лэкюрё родня в Агарии, а на правом фланге стояли агарийцы, и к тому же было тихо. Вы решили перебежать, не дожидаясь конца сражения, и обрадовать Каракиса новостью о том, что командующего разбил удар.
– Это ошибка… ошибка!
– В известном смысле – несомненно, бой мы выиграли. Дени, возьми пятерых и препроводи этих господ в ставку. Немедленно. Измена налицо, так что судить их придется по всем правилам.
6
Имре из Черной Алати сидел возле костра, теперь он был один, как и Алонсо. Огонь, ночь, двое вождей-воинов, два клинка в ножнах, два стоящих чуть в стороне коня… Знать, как заключают союзы в Багряных Землях, алат не мог, он просто проявлял учтивость и угадал.
– Ты не захотел боя с нами, – разговор Имре начал с главного. – Почему?
– Мне требовалось победить, сохранив как можно больше своих. Вам победы Гайифы не были нужны никогда.
– Ты прав, – алат вытащил и открыл флягу. Похоже, это означало доверие и готовность говорить без обиняков. – Живи!
– Живи? – если б можно было такое приказать, если б можно было такой приказ исполнить… – Почему я?
– Говорят так у нас. Что-то не о том ты подумал.
– Друг у меня сегодня погиб.
И никакие победы и никакие трупы мерзавцев и дураков этого не изменят. Дыра в сердце – она и есть дыра в сердце, а сердце у человека большое, больше смерти. Вот та и отгрызает от него куски, а ты встаешь и идешь дальше; что ж, и он пойдет.
– Звали-то его как? Погибшего твоего?
– Арно.
– Тогда дважды тебе жить, за себя и за Арно, и четырежды радоваться. Чтоб все сделал и все взял, что на двоих было отмерено. Бери, тюрегвизе ее зовут. Слышал про такую?
– Теперь слышу.
Если выпить, и впрямь станет легче, только к рассвету вернутся дальние разъезды и будет нужно думать, решать, приказывать… Даже не отдай Манрик командование сам, после сегодняшнего Вторая Южная себе всадника выбрала.
– Бери.
– Не сейчас, но жить я буду.
Жить он будет, и жить долго; он привыкнет и к тюрегвизе, и к победам. Генерал, маршал, Первый маршал, регент Талига не проиграет ни единого сражения, перевернув само представление о войне, найдет и соратников, и побратима, и даже любовь. Таких баловней судьбы, как Алонсо Алва, Золотые Земли, по всеобщему мнению, еще не рождали, хотя наверняка случались люди и счастливее, просто они жили и умирали безвестными. Им не доводилось водить армии, давить мятежи, хоронить друзей, хватать за горло подонков, взнуздывать ворвавшийся в сердце холод. Среди тех, кому выпало именно это, Алонсо и впрямь останется редким счастливцем, но в ветреную осеннюю ночь на берегах Каделы он своего будущего еще не знал, не мог знать.
Вместо эпилога
«…Есть дела и письма, которые должны быть закончены, дальше я буду говорить о делах, но сперва о письме. Его заканчивает Ваш бывший адъютант, потому что Ваш сын и мой друг мертв. Он умер во сне на следующую ночь после сражения, в котором мы победили. Это первая настоящая победа за три года. Не представляю, сколько побед еще потребуется, но они будут, это я Вам обещаю.
Дальше я буду говорить, вернее, докладывать маршалу Талига графу Савиньяку о том, что произошло на берегах Каделы. Так должно быть проще нам обоим. Мне было одиннадцать лет, когда моему отцу доложили о смерти моего старшего брата, я это запомнил, хотя понял увиденное до конца лишь сейчас. Итак, я начинаю свой рапорт, одновременно продолжая письмо Арно.
Ход самого сражения, а также рассказы пленных и тайно сочувствующих нам алатов подтвердили наши предположения, сделанные накануне. И о численности „союзной“ армии, и о расстановке сил. Всего господин Каракис привел к Каделе больше тридцати тысяч, в том числе до восьми тысяч кавалерии. Надо признать, что до подхода бергеров и моего корпуса у него были очень неплохие шансы на успех. Особенно с учетом более чем двукратного преимущества в кавалерии (опять же – без учета моих красавцев), о чем Арно успел Вам написать и что, к сожалению, самым непосредственным образом повлияло на ход сражения.
Должен также упомянуть, что наши гости по каким-то своим соображениям решили не смешивать силы. Имперцы выстроились в центре и на правом фланге, явно собираясь пожать весь урожай будущей славы. Союзной Уэрте была предоставлена возможность целиком сформировать левое, наименее значимое крыло, при этом выдвинутая в первую линию агарийская пехота ничем себя не проявила, а об алатской кавалерии я расскажу позднее.
Сражение, если отсчитывать от первого пушечного выстрела, началось в половине девятого утра, а первую атаку противник предпринял в девять. Серьезное дело закрутилось лишь на нашем левом фланге, во всех остальных местах „павлины“ с союзниками удовлетворялись вялой (в силу малого количества орудий с обеих сторон: четыре десятка у них, три у нас) перестрелкой, не приносившей результата, о котором стоило бы говорить.
А вот слева все развивалось совсем иначе. Арно с самого начала понял, что Каракис полностью оправдал его предположения – главный удар наносился на нашем левом фланге. Вот чего мы не смогли предугадать, так это решительности господина доверенного стратега и степени риска, на который он, как оказалось, был готов пойти. После первых пробных атак, естественно, отбитых, Каракис пустил в ход свою лучшую кавалерию, причем всю. Гайифский стратег, делающий ставку на один решающий удар в самом начале
