Ржевский 3 - Семён Афанасьев
— В моём случае на тот иммунитет ещё есть мультипликатор, — перебил Ржевский. — К праву Изначального входить всюду, кроме имений соседей по Золотому Квадрату, прибавь уникальный родовой бонус.
Градоначальник вопросительно изогнул бровь.
— «Право не снимать шляпы в присутствии монарха и не вставать со стула, из кресла, с дивана, когда он входит», — Дмитрий процитировал всем известную декларацию фамильного устава.
В своё время, не желая нагнетать напряжёнку со строптивцами-алкоголиками, тогдашний царь завизировал это право потомков гусара собственным автографом.
На тот момент признание смешного (как казалось) преимущества Ржевских над абсолютно всеми родами в Империи (включая царский, занятно. Бывают же в жизни исключения) представлялось самым рациональным решением затруднения и конфликта.
Справедливости ради, в дальнейшем носители фамилии злоупотребляли прогибом царя несильно: в столице их отродясь не видели, в Соте с монархом они тоже не пересекались принципиально. На официальные приёмы часто не ходили, государей видели в лучшем случае через амулет и через поколение, и то не каждое.
Однако формальное право не вставать перед царём (и не снимать при нём шляпы) автоматом влекло за собой и все права царя. В том числе — открывать ногой двери в любой Аппарат Наместника, в том числе сюда.
— Раньше ваша фамилия так никогда не делала, — констатировал Растопчин, обдумывая, как лучше поступить.
— Надо же когда-то начинать.
— Но ты не царь, чтобы я перед тобой отчитывался. И давай начистоту: декларативные права должны подтверждаться силовыми возможностями. — Градоначальник прокрутил на пальце перстень.
Ржевский лениво скользнул по артефакту взглядом, явно просчитал последствия для себя лично и глумливо хмыкнул:
— Подтверждаются в данном случае. Насчёт царя: да, я не он, но по многим пунктам лучше.
— Я и спорить не буду, — энергет откинулся на спинку кресла. — Хорошо, ты лучше. Но ты не мой начальник и не входишь в структуру управления. Кстати, ты оценил, как я с тобой вежливо разговариваю?
— А ты? Как я с тобой?
— Ладно. — Маг хлопнул ладонями по столу. — Начистоту так начистоту. Да, у вас, Изначальных, есть формально прописанное право всех нас нагибать. Да, по закону — если вы захотите — мы все обязаны слать по двенадцать экземпляров каждой бумаги каждому из вас. Но этого никто никогда не делал и делать не будет, знаешь почему?
— Скажи свою версию личной позиции, — с непонятной насмешкой в голосе предложил опекун. — Потом скажу я.
— Потому что прописанные для вас льготы — знак вежливости и подачка. Декларация, за которой ничего не стоит, — Растопчин говорил, словно вбивал гвозди в дерево. — Да, полторы сотни лет тому, ВОЗМОЖНО, всё было иначе. Но время течёт и сейчас мы имеем то, что имеем.
— А что мы имеем? — обманчиво спокойно полюбопытствовал Ржевский.
— Сложившийся баланс сил. Вы крутите свои дела в обход таможни, в обход налогов, в обход боярских правил. Мы на это закрываем глаза.
— А вы — это кто?
— Те, кто был, есть и останется возле Престола. Поколениями там, куда вам ходу не было и не будет.
— Типа, мы сидим в своей географии? В Свободной Зоне? Внутри творим, что хотим, даже полиции неподсудны? Но за определённые линии не заходим?
— Точно. — Глаза градоначальника тоже стали ледяными. — И то, до поры. Открою тебе маленький секрет, а то ваша фамилия и прозевать могла: через месяц даже это может здорово измениться.
— У меня для тебя плохая новость, Сергей Васильевич. За прочих Изначальных ничего не скажу, те одиннадцать отчётов с ними сам обсуждай. А вот Ржевскому ты сейчас ответишь полностью, подробно и по всем пунктам. Спрошу в своём праве, как с чиновника, работающего на моей территории.
— Твоей? — оказывается, в единственное слово можно вложить целое море насмешки. — Ну заставь меня тогда. Если у тебя есть рычаги реализации своей воли. Ой, простите, Пр а ва Основателя! — сейчас градоначальник откровенно насмехался.
— Как скажешь.
Мадина не успела проследить, как рука опекуна мелькнула в воздухе. Вроде ещё только что смотрели друг на друга через стол — а теперь бац, Дмитрий поймал собеседника за одежду и изо всех сил дёрнул на себя.
Растопчину не помогли ни больший размер, ни какое-то усиление на мышцы (кажется, то самое, собственное и внутреннее) — голова мага оказалась прижатой к столу:
— Где дочь Демидова?
Градоначальник не ответил, вместо этого рванувшись в сторону. Не помогло.
Следующим ходом он вспомнил об амулете и разрядил в Ржевского чуть ли не полный заряд перстня.
Хорошо, ёмкость маленькая, подумала Мадина, отпрыгивая на два метра от локального шторма огня и утаскивая с собой фабриканта.
Дмитрий уже привычно остался в обгоревших лохмотьях, закопчённый, но целый и невредимый, даже практически без ожогов:
— Сам первый начал, теперь не жалуйся. Как царь с нами, так и мы с царём…
* * *
Там же, через две минуты.
— Невозможность реализовать дыхательный рефлекс ведёт к каскадному повышению норадреналина в крови. Тот, в свою очередь, вымывает кислород и гемоглобин ещё быстрее — в итоге каскадно нарастает уже паника, — опекун вещал спокойно, зажав рот и нос Растопчина ладонью и легко удерживая его, трепахающегося изо всех сил, второй рукой. — Я могу ошибаться, но кислородное голодание у него…
В этом месте Растопчин резко обмяк.
Дмитрий разжал ладонь, высвобождая тому дыхание.
Мадина не владела категориями школы биологии, которыми оперировал попечитель, но уже полностью научилась его понимать.
— А ты опасный, Дима, — серьёзно сказала она. — Если так спокойно и легко людей… — кивок на градоначальника, пребывающего без сознания.
Её действительно удивила непринуждённость товарища при такой нетривиальной манипуляции.
— А это не люди, — серьёзно возразил Ржевский. — Те, кто детей легко готов использовать в таких раскладах, это уже не люди.
О Демидове в данный момент опекун добросовестно забыл. Промышленник смотрел на него сзади сбоку со смесью боли и благодарности.
— Расчеловечивание — понятное слово? — Дима повторил на её языке. — Вот кто детей-школьников в такое втравливает, тот человеком, по мне, не является уже. Как царь с нами, так и мы с царём, — повторил он не в первый раз за последнюю четверть часа.
— Он энергет, — Наджиб продублировала голосом ту информацию, которую до этого выбрасывала на пальцах. — Потому хорошо его читать не могу, когда он в сознании.
— Как лучше поступить? — Ржевский примерился и подтянул тело поближе к себе. — Сейчас в сознание придёт. Какие мои действия дальше?
— Спрашиваешь. Если запирается — закрываешь рот и нос. — Получать ответы менталистка Наджиб умела не хуже. — Когда он балансирует на грани потери сознания, эндогенные блоки снимаются и я его вижу. Как будто дверь приоткрывается, — пояснила она. — Я читаю в эти моменты.
* * *
Там же, ещё через некоторое время.
—… Знаешь, Растопчин. Если бы речь шла только о моей кровной мести, я бы даже не заморачивался. Скорее всего, мы б с тобой так и не встретились, поскольку за тебя Начальник Гвардии Эмирата просил. Но ты лично на кон поставил жизнь маленькой девочки… — Ржевский раз за разом перекрывал оппоненту дыхание, приводя затем в сознание.
Мадина добросовестно озвучивала то, что видела в момент слетания блока.
* * *
— Планируется организовать беспорядки в Соте… Магические взрывы, использование особо мощного техно… Для всех должно выглядеть так, как если текущая городская администрация и Городской Совет не могут обеспечить безопасность подданных царя…
…
— После дискредитации сегодняшних органов управления — точечная резня кланов неугодных… Она должна выглядеть как народное негодование… Группы в городе есть, уже работают… Наследники конкурируют между собой, связь между группами не предусмотрена… Тот из Наследников, кто покажет лучший результат, получает Соту — это предварительная договорённость…
…
—… Резонансные циничные преступления, которые останутся безнаказанными и возьмут за душу каждого — народ должен взбунтоваться сам. Потом протест похватят и возглавят, попутно выбив самых активных протестующих, чтобы толпой легче управлять…
…
— Уже всё распланировано, например…
Следующие слова Мадины заставили Демидова, которого они с опекуном выпустили из виду, в прямом смысле потерять разум.
Кратковременно, в состоянии аффекта — но сделанного не воротишь.
Промышленник выхватил такой же плохонький (по словам Ржевского) пистолет, которыми была вооружена его охрана, и стрелял в Растопчина до тех пор, пока не кончились выстрелы (или как там они называются, умное слово попечителя почему-то выветрилось из головы).
— «Очень тяжёлое и жестокое убийство дочери серьёзного промышленника»… — процедил Ржевский, красноречиво мазнув глазами по свежему трупу и со вздохом возвращаясь к своему занятию.
