Темноводье - Василий Кленин
— Вода ж холодная! — возмутился Дурной.
— Поговори мне тут! — рыкнул Онуфрий; былой огонь в груди снова закипел. — Позор рода казачьего!.. А ну, метнулся зайцем!
Дурнова, как ветром сдуло. Подражая ветру, Кузнец подул в чарку. Пригубил сбитня. Вкус был с непривычной кислинкой, но пилось приятно. Теперь-то можно в тишине и покое думку подумать…
— Приказной здеся? — светлое пятно дверного проема загородили почти черные фигуры стрельцов. Онуфрий невольно положил руку на саблю. Стрельцы стояли в своих серых кафтанах, застегнутых на все пуговицы, с пищалями и саблями. Разве что берендейками не обвешались.
— Дмитрий Иванович звал тебя к закату, — пояснил воин постарше. — Пора ужо.
Когда Кузнец выбрался наружу, тот добавил:
— Государев посланник велел тебя привесть и еще какого-то Треньку Чечигина.
— Третьяка? Так он на дощаниках.
Пока нашли Чечигина, пока обернулись до зиновьевской землянки, закат уже давно отгорел. Но дворянин на опоздание не озлился.
— Садитесь, — указал он служилым на свободные места рядом с еще одним неоструганным столом. — Вот что Онуфрий сын Степанов: видел я, что не очень ты обрадовался назначению…
— Господин… — вскинулся в притворном протесте Кузнец, но его остановили нетерпеливым жестом.
— Мне-то не бреши, — скривился Зиновьев. — Вижу я вашего брата насквозь. Но пойми: не мог я никого из ближников Хабарова на его место поставить. Шило на мыло. А про тебя толкуют, что ты — себе на уме. И Степан Поляков за тебя поручился.
«Тьфу! Ммать его… — еле удержался Онуфрий. — Дожил. Паскудина за меня поручается…»
А еще подумал, что не так уж и наобум дворянин действует. Много разузнал, долго готовился ко дню сегодняшнему. Значит, хана Ярофейке…
— Себе-то себе, — выдал он вслух. — Да у меня по пушкарской части дел невпроворот…
— Чай, вспомощнички найдутся, Онушка, — улыбнулся дворянин. — Да ты не кручинься! Долг твой приказной ненадолго. Я, как с вашей дыры в места людные выберусь, сразу на Москву гонца пошлю. С грамотой, где всё обскажу про ваши дела. Как Ярко тут всё попортил, но и как вы без яго всё выправляете… Смекаешь? А на Руси, чай, уже и войско готово — тут его на Амур и пошлют. Так что до следующих льдов будут на Амуре такие воеводы, что тебе о грузе власти беспокоиться ужо непотребно будет.
Царев посланник довольно рассмеялся. А потом враз посерьезнел.
— Но до той поры попотеть придется, пушкарь. Войско то встретить надобно. Да не так, как вы меня приветили. Вот тебе две памяти, — Зиновьев протянул Кузнецу две тонкие стопки пожухлой бумаги. — Тута я подробно обсказал про всё, что тебе потребно. Главное же: на верховьях амурских, в устье Урки велю тебе завести пашню. Чтобы через год уже свой урожай был. Если ниже заведешь — говорят, тут землица получше — то тоже годно. Кроме того, ставьте остроги постоянные, обжитые. Тако же в верховьях — в Лавкаевом или Албазином городке. И тута! — Дмитрий Иванович для убедительности ткнул длинным пальцем в стол.
— Худое тут место, — скривился Онуфрий. — Песок до болотина.
— Глянь на том берегу. Но чтобы острог подле устья Зеи стоял! Место больно важное. Вот… Поставишь остроги и собирай ясак исправно. Объясачивай новые племена, приводи их к шерти…
— Маловато людей на про всё это, господин мой, — развел руками свежеиспеченый приказной.
— А помогу тебе в той беде, — хитро прищурился Зиновьев. — Со мною, окромя стрельцов, 180 служилых. Оставлю их у тебя годовщиками — до 163 года они при тебе служить станут. Ну как? Выручил? Столько рук умелых, столько сабель вострых да пищалей снаряженных!
— Выручил, Дмитрий Иванович, — поклонился Кузнец, привстав.
— Плохо ты кланяешься, Онушка, — нахмурился московский гость. — Вроде и низко, а будто кость обсосанную с миски кидаешь… Ладнова, мне твоих костей недолго едать. Второе! И дело это тоже Ярофейке поручено было, а он, подлец, не сполнил! Тренька, ты ведь должен был идти в земли богдойцев послом и убедить их хана замириться и давать ясак государю.
Чечигин, который было расслабился от долгого чужого разговора, резко вскочил и принялся мять шапку руками.
— Так, господине…
— А почто не ходил? — Третьяк опустил глаза и молчал.
— Да как же идти, Дмитрий Иванович! — влез Кузнец. — С прошлой зимы они на нас войною ходят. И воев у богдойского хана, говорят, тыщи. Ентими тыщами Шамшакан ихней уже Никанскую землю почти под руку взял. А та Никанская земля — это сорок городов, а людей тамо тьма. Ну, как таких объясачить?
— Ну, хорошо. Почему посол тут на дощаниках валяется, а не к хану на поклон идет?
— Война ж, — поник Онуфрий. — До богдойцев по Шунгал-реке дойти можно, но тамо дючеры живут. Они богдойцев родичи. В лицо нам низко кланяются, а спину покажешь — стрелу враз засадят. Не пройдет тамо посольство. Только с войском…
— Вот войну с богдойцами прекратить и надо! — стукнул дворянин кулаком по столу. — Передать их хану, что русский царь-батюшка могуч, что держава его велика. Что желает он мира и торговли. Ясно?!
— Ясно, — спокойно ответил Чечигин. Он, кажись, уже принял судьбу.
— Тогда соберешь воев надежных пяток — и двинешь на Шунгал-реку. Грамоты нужные и дары хану я тебе дам.
Зиновьев повернулся к своим писчикам, отдавая распоряжения.
— Тренька, возьмешь с собой Протаса, — жарко зашептал Чечигину Кузнец. — Он лучшей всех тропы тайные находит… Только с чертьми теми не рискуй — жарко станет, сразу на Амур возвращайтесь…
Третьяк ответить не успел — Зиновьев уже уставился на шептунов из-под нахмуренных бровей.
— Что еще?
— Не гневись, Дмитрий Иванович… Но дозволь узнать: а что с Хабаровым?
Глава 4
— Об тате этом печешься?! — Зиновьев тут же разозлился пуще прежнего. — На Москву свезу вора-Ярофейку! Там его дьяки мудрые судить будут. Со мной поедут Поляков с Москвитиным, чтобы живым словом челобитную подтвердить. А еще толмачей и аманатов заберу… Кстати, начеркай мне имена их, дабы не забыть.
— Всех? — тихо уточнил приказной.
— Всех-всех… И мужиков, и баб! Ведаю я, — дворянин на миг по-волчьи оскалился. — Местные тоже на Москве дознавателям свое расскажут. А что люди не расскажут, то бумаги поведают. Мои писчики уже заглянули в ясачную книгу — ой, много тамо интересного! Так что и книгу возьму, и прочие записки Ярофейкины. Всё, что он при себе в торбах да мешках держал, на вас наживаясь. Ну, и рухлядь ясачную уж захвачу: коли я ужо тут и на Москву еду. Собрали-то ясак?
— В низовьях только, —
