Истории-семена - Ольга Васильевна Ярмакова
В ярость пришла Огненная Матерь, не удалось ей наказать обидчика. Тогда взмолилась она к Тверди-Земле, обрушить белую гору, но та отказала Огню – подобно Матери, любила она Камень, одного из сыновей. Не желала Твердь гибели Принца.
Вовсе обезумела в жажде мести Матерь, призвала она Безмерную Воду и упросила ту залить водами белую гору. С алчным удовольствием согласилась Вода, давненько ей желалось поквитаться с Твердью, издревле мечталось ей полноправно владеть миром, целиком погрузив его в свои безграничные воды.
Нагнала воды Безмерная, заполонила ими сушу, подобралась к белой горе и проникла в тёмную пещеру. Не мог на сей раз Камень-Принц заслонить собою Пламень, отчаяние овладело им, и тогда молвил:
– Не сумею я охранить тебя на этот раз. Могу лишь отдать своё тело тебе, чтобы укрылась ты в нём от смертельных вод. Прими мой дар и живи.
– Но как же ты сам? – испуганно прошептала Дева. – Разве не погибнешь, когда моё пламя проберётся внутрь тебя?
– Никому неизвестно, что станется, – отвечал Камень, – прошу, не медли, спасайся. Иначе и мне жизнь не мила без тебя.
Обхватила его тогда Пламень-Дева крепко-крепко. Ощутил Принц, как жар проникает в каждую частичку его твёрдого тела, впервые живое тепло растеклось по его безжизненным венам.
– Ты желала знать, зачем я выкрал тебя? – слетели последние слова из каменных уст. – Из-за этого! В тебе та жизнь, которой у меня никогда не было.
Очи его посветлели и озарились солнечным светом, вопль вырвался из груди, и забилось сердце. Пламень никогда ещё не чувствовала подобного идеального единства, даже безудержные пляски с сёстрами не шли в сравнение, то были бледные отголоски былой радости. Покой и гармония в сердце Принца мешались со страстью и нежностью. Ничто во всём мире более не способно было одолеть хрупкий лоскут пламени, навредить ему, загасить его – каменные рёбра, за которыми укрылась Дева, стали новым нетленным очагом. Жар Пламени бежал по каменным венам Камень-Принца, светоч пылал в его очах.
Не смогла вода погубить похитителя дочери Огненной Матери, не способна оказалась. Встала на её пути в последний момент Твердь-Земля и намертво затворила вход в зал. Пришлось отступиться и Безмерной Воде. Отныне никто и ничто не могло поддержать желание Матери отомстить Принцу.
Отворила зал Твердь, когда просохли её земли.
И вышел Пламень-Принц на свет, навсегда покинув белую гору, неся в себе огненный жар, каменную крепость и волю, которую не смог никто одолеть. И прежде обсидиановые очи его, отныне подобные ярчайшим звёздам, взирали на всё иначе, потому как всё было интересно первородной душе.
О чём смолчали эдельвейсы
В старинном зале, на полу
В объятьях мёртвых алых роз
Сестра с улыбкой шла ко дну,
Брат в горе, словно в камень врос.
Им знать бы с самого конца
Про зал и розы в королевстве,
Тогда б настойчивей в горах
Они спросили с эдельвейсов.
И розы чахли на полу,
И камень стыл в ногах у эльфов…
Будто сто лет кануло, а и того больше с той долгой ночи, с горького, нет, ядовитого осознания утраты. Эррол невидящим взглядом смотрел на сестру, не в силах расцепить рук, продолжая нежно поддерживать ту, что всё глубже погружалась в вечный сон. Только так Эйли могла уйти от боли, груз которой раздавил её хрупкое сердце. Лучше бы он умер! Найти сестру через столько лет, чтобы тут же утратить…
Наверное, проклятия никогда не слабеют и не растворяются в вязком теле времени, ведь слова вечны, а значит, бессмертны.
О том, что Эррол бессмертен, он узнал от приёмной матери в свой семнадцатый год жизни. В тот злополучный день, уйдя на охоту с братьями и отцом, юноша должен был умереть. Во всяком случае, если бы был простым смертным, как его родные. Олень, которого преследовали и ранили охотники, обезумел, и так вышло, зверь в кровавом забытье ринулся на первого попавшегося человека. Им оказался юный Эррол. Всё произошло слишком быстро: животное бесстрашно ринулось вперёд и, низко опустив голову с могучими ветвистыми рогами, ловко подцепило обидчика, насадив его грудь на остриё, словно пушинку, а затем отшвырнуло прочь. Когда родные подоспели, было поздно: Эррол истекал кровью. Раны были столь чудовищны, исцелить их не сумел бы даже самый искусный лекарь. Юношу принесли в дом, уложив последний раз в постель, – там его оставили в угоду смерти. Большего сделать было невозможно.
Но подступил вечер, близилась ночь, а жизнь, что алым румянцем теплилась на бледных щеках Эррола, не торопилась покидать его юного тела. К утру раны затянулись, и сын открыл глаза. Тогда-то мать и открыла тайну истинной сути Эррола.
– Шестнадцать лет назад постучалась в наш дом дева. Я сразу поняла, что она не из людского рода, одежды её покрывали эльфийские руны, да и лик эльфа слишком вычурен, слишком прекрасен, что ли. Эльфы вроде ангелов, прекрасны, но холодны. Та эльфийка оставила нам своего сына, годовалого тебя, Эррол. Умоляла нас твоя мать позаботиться о тебе, своём сыне, любить просила, как родного, но в свой срок всё тебе открыть и отпустить, если сам того пожелаешь. Вижу срок этот пришёл.
Смятение, страх и боль овладели приёмным сыном. Узнать, что ты не родной одно дело, но что не человек, да к тому же наделённый бессмертием, это повергало в ужас. И как он давно не догадался сам? Он ведь с младенчества выделялся. Эррол – высокий, темноволосый, стройный, с кожей лунного цвета. Братья пошли в отца, коренастые, широкоплечие и рыжевласые, а мать и вовсе низкая, хрупкая, с волосами цвета мёда. Как же жалок стал в собственных глазах себе Эррол. Кукушонок. Подкидыш. Ребёнок, от которого отказалась родная мать.
– Не так всё, сын, – ласково заверила его приёмная мать. – В отчаянии оставила тебя та, которую ты ругаешь напрасно. Столько любви было в её глазах! К тому же не один ты был у неё. В корзине она держала младенца, дочь, сестру твою.
– Её оставила, а меня бросила, – в горечи прошептал Эррол. – Но у меня есть сестра. Она где-то там. Знает ли она обо мне? А если знает, тоскует?
– Что ты задумал, сын мой? – встревожилась мать, заметив, как быстро высохли тёмные глаза сына, и странный блеск осветил их.
Не ответил Эррол, смолчал. Но поздней ночью, когда все спокойно спали, – открывшийся столь внезапно дар бессмертия
