Дэниел Уолмер - Дважды рожденные
Несомненно, где-то неподалеку были люди! И они разговаривали на киммерийском наречии, то есть были его сородичами, возможно даже, жителями его селения. Судя по отрывистым фразам, заглушаемым ударами металла по камню, люди что-то долбили и отрывали — скорее всего, искали те самые плавящиеся камни, из которых куют мечи, топоры и доспехи. Конана удивило только место, где они этим занимались. Никогда прежде он не слышал, чтобы кто-то добывал железо или медь вблизи от кладбища.
«Осторожнее!», «Подай в сторону!», «Помоги-ка!..» — эти и другие рабочие реплики перебивались звоном кувалд и скрипом несмазанных тачек.
Окончательно успокоившись относительно таинственных земных голосов, Конан вновь переключил внимание на своего невозмутимого скакуна. Пожалуй, прежде чем всаживать в него нож, стоит окликнуть работающих, чтобы они полюбовались на небывалое зрелище: оседлавшего подземное чудовище мальчишку! А потом он убьет его. Если вдруг жук окажет сопротивление, взрослые мужчины помогут ему. Но это, конечно, в самом крайнем случае.
Скорее всего, Конан отлично справится с жуком сам! Вряд ли они откажутся одолжить ему одну из своих тачек. Старый Меттинг, не говоря уже об остальных, онемеет от изумления, когда Конан вывалит на землю у большого огня большую, блестящую, как аквилонский щит, тушу. Это будет похлеще снежного барса! Полированный рог он будет носить у себя на шее, а из прочных синих надкрылий сделает доспехи…
До конца довести сладостную мечту Конан не успел: жук повернул за угол, и глазам мальчика открылся более широкий проход в зеле. По стенам на расстоянии десяти-пятнадцати шагов были прикреплены тускло светившие факелы. Несколько голых до пояса мужчин с тяжелыми кайлами и лопатами в руках трудились, сокрушая и разгребая породу. Поглощенные работой, они не замечали мальчика и его странного скакуна. Один из мужчин, мерно сгибавшийся и разгибавшийся вблизи от факела и оттого хорошо различимый в неярком свете, показался Конану знакомым.
Да ведь это же… В первый миг широкая улыбка расцвела на лице мальчугана. Это Кевин!
«Эй, Кевин!» — громко заорал он, от избытка чувств подпрыгнув на жесткой и гладкой спине жука.
Но в следующий же миг открытый рот свело судорогой. Да, это действительно Кевин, его двоюродный брат и хороший приятель, тот самый Кевин, что погиб в короткой и жестокой схватке с ванирами полгода назад… Конан сам тогда рыл землю, куда должны были опустить его тело с небольшой рваной раной от стрелы над ключицей. Подростки рыли могилы наравне со взрослыми, потому что нападение ваниров было внезапным и предательским, как и свойственно этим рыжеволосым варварам. Воины-канахи не успели, как следует подготовиться к битве, и много мужчин и юнцов, впервые в тот день взявших в руки оружие, полегли на грязный весенний снег. Конан хорошо помнит, как трудно было долбить мерзлую землю, как жгло у него где-то под ребрами, и яростная боль окрашивала все вокруг в черные и багровые тона: Кевин, лучший товарищ его игр, семнадцатилетний беспечный и смешливый Кевин должен был ложиться в стылую, искрящуюся от крупинок льда глину…
Кевин, голый до пояса, с масляно блестевшими от пота туловищем, обернулся на крик Конана и, узнав его, медленно двинулся в его сторону, загребая ногами, как усталый старик.
— Нет-нет, Кевин! — спохватившись, закричал мальчик. — Я не звал тебя! Я не звал тебя! Тебе послышалось!
Не обращая внимания на эти крики, Кевин продолжал приближаться к нему. Жук остановился, словно испугавшись или насторожившись, и заскреб лапами по влажным камням.
Проклятье! Конан судорожно пытался вспомнить, что надо сделать или сказать, чтобы умилостивить рассерженных духов мертвых, вылезших из могилы, но от страха ему ничего не приходило в голову.
— Кевин! — умоляюще взвыл он, выставив вперед ладони, словно мог ими защититься от призрака. — Я не делал тебе ничего плохого! Разве ты не помнишь: мы всегда играли с тобой вместе и никогда не дрались! В твою могилу я положил свой кремень и топорик. Хочешь, я зарою еще тебе свой лук?.. Он стреляет на сто шагов! Не подходи ко мне, заклинаю тебя, Кевин!..
Кевин остановился, подойдя к жуку почти вплотную. Он почти не изменился со времени своей гибели. На месте рваной раны под горлом светлел небольшой шрам.
— Я не призрак, Конан, — сказал он спокойно.
Казалось, встреча с бывшим приятелем совсем не удивила и не взволновала его.
— Я не дух. Можешь дотронуться до меня, если хочешь.
— Я не хочу до тебя дотрагиваться! Уйди, ну пожалуйста!.. — Конан знал, что духи умерших идут на любые уловки, чтобы захватить живого человека и вдоволь напиться его горячей крови, и самое главное — не верить им и не поддаваться на их уговоры.
Кевин, словно не слыша отчаянной мольбы в голосе бывшего приятеля, протянул руку и коснулся его плеча. Конан отшатнулся, едва не слетев кубарем со спины жука, по-прежнему стоявшего смирно, словно послушный конь. Но короткого мига было достаточно, чтобы почувствовать: пальцы Кевина — теплые и живые, это не ледяное прикосновение духа!
— Ты… не мертвый?.. Ты жив?!. — Конан не знал, верить ли своим глазам, ушам и осязанию.
— Я не призрак и не дух, Конан. Но я и не жив, — тихо ответил Кевин.
— Я понял! — осенило мальчика. — Должно быть, я упал со скалы и разбился! И теперь мы оба с тобой на Серых Равнинах. Но неужели здесь надо все время долбить землю, словно рабам?!
Кевин не успел ответить. Привлеченные их разговором, другие мужчины тоже оставили работу и подошли ближе. Все они были воинами, убитыми в весенней стычке с ванирами.
Вот широкоплечий и рослый Браг, напоминающий кусок скалы с едва вырубленными в нем человеческими очертаниями.
Помнится, на его мертвом теле не было ни одного места, не исколотого вражескими мечами. Его рубили уже упавшего, уже бездыханного — так велика была ненависть врагов к самому могучему и неистовому киммерийскому воину. Он дорого отдал свою жизнь — не меньше двадцати бешенных рыжих собак отправил он на Серые Равнины, прежде чем самому уйти туда же… Вот сероглазый Йолл, в жилах которого текла наполовину аквилонская кровь, придававшая мягкость и волнистость волосам и нежную вкрадчивость голосу. Оттого, должно быть, вокруг него всегда вились смешливым и ласковым роем девушки. Та битва была для него первой и последней — как и для Кевина… Вот Сангур, дальше всех посылавший стрелу, перегонявший в беге оленя. Конан хорошо помнил, как его молодая жена бросалась в разверстую могилу, куда только что опустили его изрубленное тело, как мужчины силой оттаскивали ее назад, а она умоляла оставить ее с мужем.