Мария Семенова - Самоцветные горы
Спущенный с рук наземь, Звонко сперва беспокойно завертелся на месте: где оно, привычное ощущение уютного и безопасного логова? Куда приткнуться на знакомом дворе, если рядом больше нет ни мамки, ни хозяина?..
Потом, будто что-то услышав, он насторожил уши и затрусил прочь от воды. Там, за костром, припав на одно колено, сидел Волкодав. Сидел и смотрел на щенка, и кое-кто из видевших клялся потом, что глаза у него светились, отражая огонь. А тень за спиной вздрагивала, вытягивалась и металась, делаясь временами жутковато похожей на тень сидящей собаки. Подбежав к венну, Звонко не повалился перед ним на спину, отворачивая мордочку, как обычно делают щенки, повстречавшие старшего пса. Он привскочил передними лапками ему на колено и затявкал, глядя прямо в глаза. Оторопело смотревшим сегванам сделалось холодно: щенок что-то рассказывал человеку, – или не совсем человеку? – только вчера выловленному из Понора. Волкодав протянул руку, провёл ладонью по его голове, по ушам… Поднял глаза, вновь блеснувшие звериной зеленоватой бирюзой, и медленно выговорил:
– Твой сын теперь у Небесного Отца Храмна и у Матери Роданы, Атавид.
Страшные это были слова и такие, которым человек до последнего отказывается поверить, оберегая призрак надежды. Но здесь, у костра, они прозвучали как-то так, что старейшина сразу понял: сказана правда. Надеяться не на что.
И кто только выдумал дурацкое присловье про беду, которая “постучалась”-де в дом? Если бы она стучалась, предупреждая о себе и испрашивая позволения войти!.. Нет, она просто выламывает двери, даже запертые самыми крепкими засовами: любовью родительской да братской…
* * *В мире Волкодава и Винитара сегваны, переселившиеся на Берег, ещё говорили на родном языке, не признавая иных. Но двадцать восемь разных наименований для разных волн помнили только некоторые старики. Молодые говорили просто “волна”, хотя раньше такое было немыслимо, да и слова-то, обозначавшего “волну вообще”, почитай что и не было.
Язык велиморских сегванов не испытал столь прискорбных утрат. Более того, они упорно именовали свои озёра “морями”, а лодьи вооружённой свиты своего кунса – “косатками”. Хотя правильнее, пожалуй, было бы называть их “щуками”. Для плавания среди Малых Островов не требовались большие корабли, способные противостоять океанским штормам. Да и тесновато было бы им в узких затонах и извилистых, мелководных проливах. Люди кунса Вингорриха ходили на узких, вёртких, но при этом довольно вместительных лодках, а настоящая “косатка” имелась всего одна. Морской народ выстроил её очень, очень давно, когда кое у кого ещё были мысли вернуться. Но с тех пор, как выяснилось, что морских Врат, ведущих из Велимора и способных пропустить судно, ещё не разведано, – её стали тревожить плаванием всё реже. “Косатки” строятся на века, однако никакой корабль долго не проживёт вытащенным на сушу. Наверное, злополучная “косатка” так и рассохлась бы в сарае, не видя солнца и ветра. Но появился юный кунс Вингоррих, и, когда спасённый из озера отрок повзрослел и люди Малых Островов снова обрели предводителя, да не какого-нибудь, а из хорошего Старшего Рода, – у “косатки” снова завёлся хозяин. И хозяин, по общему мнению, очень достойный.
Во всяком случае, Винитар, глядя с подходившей к берегу рыбачьей лодки, ревниво оглядел стоявший у причала корабль – и не нашёл повода для придирки.
Остров, где остановился кунс, назывался Шесть Ёлок. Легенда гласила, что люди, первыми побывавшие здесь в стародавние времена, немало подивились шести деревьям, росшим из одного могучего корня. Раз нашлось чему удивляться, значит, ели уже тогда были пышными и высокими. С тех пор миновали века, и кто сказал, будто ель живёт всего триста лет? Шесть красавиц по-прежнему лишь посмеивались над снегопадами и ветрами, а подгнивать и валиться вовсе не собирались.
Понятно, именно под ними и должен был совершиться кунсов суд. На острове уже знали, что с Другого Берега едут за справедливостью, ибо совершилось убийство. Винитар пристально смотрел вперёд, стараясь высмотреть родича, но того пока нигде не было видно.
Когда Волкодав передал рассказанное ему щенком, и чуть позже его повесть самым плачевным образом подтвердилась в малейших подробностях, – старейшина Атавид, у которого в одну ночь зримо прибавилось седины, прямо над телом сына едва не проклял троих пришлецов, ни дать ни взять накликавших ему несчастье. Так шады Саккарема когда-то казнили гонцов, доставивших скверные вести.
“Атарох был нам не чужим, – сказал старейшине Винитар. – Не назовут люди достойным, если его гибель останется неотомщённой. Убийцу видели, значит, найдётся и способ воздать ему по заслугам”.
“Видели?.. – с горестным смешком переспросил Последний. – Кто видел? Щенок?..”
“Разве этого не довольно для справедливости? – подал голос Волкодав. – Когда дворовый пёс хватает грабителя, никто не говорит, что там должен быть ещё и хозяин…”
Атавид отмахнулся:
“Ты хочешь, чтобы я и кунса заставил принять такое свидетельство?”
“Перед ним, – сказал Винитар, – я сам встану, если ты мне позволишь. Я знатного рода, старейшина. Меня называли боевым кунсом, и я не случайно попал на остров Закатных Вершин, а там и в Понор. Ваш Вингоррих – дядя мне по отцу”.
“Об этом я и сам уже догадался…” – устало кивнул Атавид.
Винитар же подумал и добавил:
“И я не побоюсь рукопашной, если справедливостью кунса дело не ограничится и потребуется призвать справедливость Богов”.
Атавид снова кивнул, на сей раз с пробудившейся благодарностью. Вот так и было решено проверить, стоил ли кунс Вингоррих тех тармаев, которых наловил для него Атарох и которые валялись рядом с его телом, раскиданные в траве.
Рыбачья лодка причалила к берегу, встав совсем рядом с великолепной “косаткой”.
* * *Для предводителя под сенью праведных ёлок было уже устроено нечто вроде стольца. Согласно установлениям предков, им служила скамья гребца, снятая с “косатки” и возложенная на два деревянных обрубка. Установление было мудрым. Пусть тот, кто выносит приговор, забывая о чести, не надеется на верную службу своего корабля!
Когда приехавшие выбрались на берег и должным образом расселись на земле, кунс вышел к ним из палатки.
– Помнишь, как люди когда-то смеялись над нами, сегванами? – поздоровавшись, сказал он Последнему. – Они говорили, будто у нас есть сказания про любовь, вражду и всякие смешные похождения, но нет самых забавных – про то, как было содеяно преступление и разыскивали виновных. Это оттого, что у нас убивший всегда выходит к ближнему двору и подробно рассказывает, что он сделал и почему. Так вправду и было когда-то. Но теперь у нас тоже завелись не-мужчины-не-женщины, которые убивают исподтишка и бегут, никому не открывшись!.. Что же произошло с твоим сыном, старейшина?
