Юрий Никитин - Семеро Тайных
Он тряхнул головой, стряхивая прошлое, невольно ускорил шаг. Конь попробовал потащить Колоксая в сторону, там сочная зелень, Колоксай досадливо дернул с такой силой, что едва не оторвал коню голову. Колоксай заговорил непривычно просительным тоном:
— Ты наговорил о великом потомстве... но пока что... Понимаешь, здесь много молодых женщин... Я, как водится правителю, взял несколько жен и сотню наложниц, но пока что ни одна не понесла! А мои дружинники, что пришли со мною, уже успели обрюхатить половину тех, кто носит юбки... Да что те, кто в юбках! Вот и телята начали рождаться двухголовыми. Волхвы говорят — к беде, а я-то знаю, что со мной пришло слишком много молодых и неразборчивых.
Олег вздрогнул, возвращаясь в этот мир, успел услышать последние слова. Понял по ним предыдущие:
— Мы меняемся, герой... И мир меняется вместе с нами... Ты не всегда будешь таким.
Колоксай сказал торопливо:
— Мудрец, но мне надо спешить!
— Почему?
— Когда я был совсем мал, к моей матери пришли боги. Как водится, с подарками, а кроме того, спросили нас, троих братьев: какую жизнь хотим прожить — длинную и спокойную или же бурную, полную подвигов и славы, но короткую? Ну, сам знаешь, это они у всех спрашивают. Ритуал такой. Не знаю, что выбрали мои братья, но я выбрал последнее.
— А что последнее?
— Подвиги, — громыхнул Колоксай громовым голосом, — последнее дело! Подвиги!
— А-а-а... Ты говори, говори.
— Так что скоро могу погибнуть, но не хотел бы раньше... чем оставлю после себя сына!
Олег повернул голову, внимательно изучая шагающего рядом молодого богатыря. Тот смотрел под ноги, уже непривычно смиренный, ждущий его решения.
— У тебя будет великий род, — сказал Олег наконец. — Это видно... Но не от этого...
— Как это?
— Не от такого, — объяснил Олег неуклюже, — каков ты сейчас.
— Но я всегда буду таким!
Олег покачал головой:
— Нам всем кажется, что вот теперь-то мы такими и останемся. Но умные меняются. Дураки — никогда.
Колоксай в задумчивости почесал в затылке:
— Разве что сменить доспехи?
— Даже шкура ни при чем.
Зеленые глаза колдуна все чаще останавливались на золотой серьге в ухе. Некрупный зеленый камень поблескивал крохотными лучиками. В глубине камешка чувствовалось движение, но он мал, даже простые дружинники носят покрупнее, и Олег все не мог разо-брать, что же странное он там зрит.
— А что нужно? — спросил Колоксай напряженно.
— У тебя не простой камень, — заметил Олег.
Колоксай кивнул, но взгляд отвел:
— Да, это изумруд.
— Очень яркий.
— Да, чистейшей воды!
Снова голос юного правителя показался чересчур поспешным. Олег кивнул, шел все так же неспешно, погруженный в думы, затем ход мыслей нарушил несколько смятенный голос Колоксая:
— Если уж совсем точно, то это кольцо подарила мать.
— Твоя мать — могучая богиня, — кивнул Олег.
У Колоксая округлились глаза.
— Ты знаешь?
Олег кивнул, пряча усмешку:
— Знаю.
— Вот что значит волхв, — протянул Колоксай уважительно. — Сразу увидеть... Так вот, эта серьга дает мне неуязвимость! И потому я совсем запутался. Уже проверил в битвах: мечи врагов, их стрелы и копья не оставляют на мне ни царапины, могу врываться в самую гущу сражения, могу повергать самых сильных богатырей, и меня могут остановить только стеной из щитов... да и то ненадолго. Или схорониться от меня за крепкими стенами.
— Ну-ну, и что же непонятно?
Колоксай воскликнул с мукой в голосе:
— Но как же тогда смогу... полную подвигов? Какие же подвиги, если я неуязвим!.. И как моя жизнь окажется короткой, если суждено умереть только от старости?
Олег подумал, спросил медленно:
— Ты неуязвим только от мечей, стрел, дротиков? Или и от яда, болезней, горных обвалов?
Видно было, как Колоксай побледнел, плечи его зябко передернулись.
— Ты прав, лучше бы не был... А то завалит горным обвалом, и мне там лежать до самой старости? Страдая от голода и жажды?
Олег оглянулся, стены града скрылись за виднокраем. Позади качались вершинки темных сосен, лес смыкался за их спинами.
— Не пора ли тебе возвращаться?
— Не знаю, — ответил Колоксай.
Олег посмотрел искоса:
— Разве? Мне показалось, что такой могучий правитель все на свете знает и умеет.
Колоксай сказал с неудовольствием:
— Готов браться за все — это не то же самое, что знать и уметь. Мне надо все уметь, вот и...
Олег стиснул челюсти. Горькую правду говорил звероватый Мрак, что миром двигают не те, кто знает и умеет, а те, кто берутся двигать, пока мудрые да умеющие сидят на печи да сопят в тряпочку.
— Так что же ты хочешь?
— Возьми меня с собой, — предложил Колоксай неожиданно.
Олег отшатнулся, даже соступил на обочину:
— Что?
— Возьми, — повторил Колоксай уже совсем не царским голосом. — Тебе понадобится в твоем пути могучий защитник.
Олег все еще в изумлении качал головой:
— Мне — да, но что это даст тебе? Чтобы царь сопровождал странствующего волхва? Что скажут твои подданные?
Колоксай отмахнулся:
— У меня мудрые воеводы. И многоопытные советники.
— Ты им что-нибудь сказал?
— Немного.
— Что?
— Если не вернусь к вечеру, то отправляюсь с тобой. Дело в том, что наш волхв зрел в ночи хвостатую звезду, что указывала на север. А утром солнце встало рогатое! Это примета, что нас посетило нечто необыкновенное. Но никто ничего не заметил, тогда я решил, что необыкновенность может прийти с тобой. И уйти тоже.
Олег покачал головой:
— Впервые слышу, чтобы царь вот так оставил трон и пошел странствовать.
— Брешешь, — не поверил Колоксай. — Даже я слышал такие истории. С царями это как раз часто. Правда, царей как пруд пруди, в каждом селе царь или король. Мне больше нравится зваться князем.
— Но князья не уходят.
Колоксай нехотя согласился:
— Ладно, тогда я царь. За меня остался Миротверд. Он и так правил осторожно и мудро, а я был не столько царем или князем, как главным воеводой. Всегда на полях битв, на кордонах... Он не растеряет царство! А я познаю нечто новое, что недоступно царю.
Когда вошли под густую тень деревьев, Олег определил самый высокий дуб, направился прямо через кустарник, вскоре перешагнул через родничок, что выбивался из-под корней дуба-исполина.
За спиной трещали ветви, тяжело гупало. Это проламывались Колоксай с его гордым конем.
Олег сел, привалившись спиной к дубу. От воды веяло живительной прохладой. Неспешно зачерпнул ладонью, смочил лицо, лоб, лишь затем напился. Колоксай в нерешительности потоптался рядом, конь уже принялся объедать сочные верхушки орешника.
