Королевство Краеугольного Камня. Книга 3. Прощание - Паскаль Кивижер
Голубевод проскользнул в залу, держа в одной руке клетку, в другой птицу, и не заметил на красной дорожке складку. Он растянулся во весь рост. Над головой прохлопали крылья, а сзади громко хлопнули двери. Король, сидя на троне, почесывал подбородок.
– Ты мне что-то нес?
Голубевод поднялся, стараясь не упускать из виду ни птицы, ни короля, ни ковра.
– Скорее не я, а этот голубь, сир, принес что-то для вас.
– Его привезли сегодня утром, сир, вот в этой прелестной клетке.
– И откуда его привезли?
– Не могу знать, сир.
Тибо поднял глаза на капитель колонны.
– Мы можем его как-то достать?
– Безусловно, ваше величество, он голоден. Я могу приманить его зерном.
– Сходи за ним, я подожду.
Голубевод тут же протиснулся между дверей, открыв их на узкую щелку. Мозаичная галерея не имела крыши: если птица вдруг вылетит из залы, она тут же отправится к своей новой голубятне, и больше они ее не увидят. Тибо отложил следующие аудиенции и стал ходить взад и вперед вдоль колонн. Он остановился возле клетки. Прекрасная, искуснейшая работа, изысканные узоры. Взгляд его задержался на разукрашенной букве «Т». Не нужно было далеко ходить, чтобы найти кое-кого на эту букву. К тому же ему было нетрудно представить себя в клетке.
Он открыл дверцу, потом отпустил ее, дав захлопнуться. От легкого щелчка голубь перелетел на другую колонну. Ища его взглядом, Тибо подумал, что, по сути, Тронная зала – всего лишь очень большая клетка для очень крупной птицы. Он ведь тоже тоскует по воле. Воле просто сделать свою жену счастливой, – как самый обычный мужчина. Пьер, его предок, некогда передал трон Бержерака своему младшему брату и отправился в добровольное изгнание со своей пастушкой в Краеугольный Камень. Может, и Тибо последовал бы его примеру, не будь Жакар Жакаром.
Голубевод прибежал, запыхавшись, и устроил для голубя настоящий пир. Тот долго разглядывал яства сверху, не снисходя до того, чтобы слететь. Он мог позволить себе промедление: король явно не покушался на его зерна. Однако, стоило ему спуститься, Тибо рванулся к нему, так что голубевод едва успел остановить короля. Нужно было выждать, пока птица выбирает клювом нужные зерна, разбрасывая остальное по всем углам залы.
– Голуби те еще транжиры, сир… Ну а этот, ох, подумать только…
Тибо слушал его вполуха, пристально глядя на привязанное к лапке послание.
Голубь переключился на другое блюдце, где его ждало пшеничное изобилие. Голубевод знал, что, наевшись, он снова взлетит как можно выше, и потому стал понемногу приближаться, съежившись и воркуя. Его сходство с птицей поражало. А серый костюм невероятно походил на голубиное оперение. Голубь безразлично глянул на него, не прерывая трапезы. Он прекрасно его знал и потому не видел причин бояться.
Тибо стоял не дыша, пока маленький, еще теплый сверток вощеной бумаги не оказался у него в руках. Из свертка к ногам выпала прядь светлых волос. Он прочел: «Виктория в обмен на Сири. Сегодня, в полночь, мыс Забвения».
На миг все исчезло перед глазами; потом он помахал посланием перед голубеводовой бородавкой.
– И где доказательства, что она правда у них?
– О ком вы говорите, ваше величество?
Вместо ответа Тибо смял записку в кулаке. Голубевод не знал, уйти ему или остаться. Затем бронзовая дверь приоткрылась, и один лакей шепнул что-то на ухо другому. Тот подошел к королю и неохотно объявил:
– Непредвиденный посетитель, ваше величество.
Это был старый сапожник, которого Ирма Сильная наняла следить за Сири. Вчера он упустил ее из виду, когда зашел пропустить стаканчик в трактире. Раз – и ее уже нигде нет. Ирма и ее скалка живо погнали сапожника во дворец, чтобы он сам все рассказал королю. Пока он искал на спящем Плоскогорье лошадь, пока седлал ее, пока спускался по бесконечному склону вниз к опустевшим фруктовым садам, пока ехал через Центр с заворотом в Приморье, его лошадь уже обессилела. Он сделал привал и поспал под деревом.
Вот почему он появился во дворце позже, чем клетка с голубем.
23
Вощеная бумага оплывала на углях. Эма следила окаменелым взглядом за тем, как она прогорает.
– Жакар спешит на помощь любовнице, – пробормотал Тибо у нее за спиной. – Даже поверить трудно.
– Это потому, что она у нас, сир, – заметил Гийом. – Он боится, что она заговорит.
– Я не отдам ему Викторию.
– И что скажут о короле, который оставляет в беде ребенка? – спросила Эма с вызовом.
– Ничего хорошего, госпожа, и будут правы, – ответил Гийом.
– Виктория – слишком жирный кусок по сравнению с Сири, – размышлял Тибо вслух.
Эма вскинулась как волчица.
– Что-что?! И что ты хочешь этим сказать? Что не все человеческие жизни равноценны?
– Разумеется, все люди равноценны, но…
– Но что, Тибо? Ты готов пожертвовать беззащитным ребенком ради злой женщины? Оставишь Сири с незнакомыми людьми, которые с ней… сделают с ней… что? Что они с ней сделают?
Сейчас она разрыдается, или ударит, или и то, и другое. Тибо, не зная, как быть, шагнул ей навстречу, потом отступил. Гийом, смутившись, спрятался за креслом на львиных лапах.
– В чем именно ты обвиняешь меня, Эма?
– В жестокости!
– Что, прости?
– В несправедливости!
– Но…
– В злоупотреблении властью!
– Эма…
– В дискриминации!
– Ты точно обо мне говоришь?
– О ком же еще?
– Я как-никак женился на рабыне!
Просторный королевский кабинет вдруг сделался невыносимо тесным. Тибо закусил щеку до крови. Он не должен был. Эма довела его до черты, но он не должен был. Она повернулась к камину и – невероятно – опустила голову. Гийом в крайнем смущении шагнул к двери.
– Я ТЕБЯ НЕ ОТПУСКАЛ, ЛЕБЕЛЬ, СЕЙЧАС ЖЕ ВЕРНИСЬ!
Гийом вернулся обратно за кресло, прямой, как оловянный солдатик. Тибо протянул вперед руки.
– Эма. Прости. Посмотри на меня.
Она все глядела в огонь. Рабыня, рабыня. Вдобавок мысль о том, что Сири распоряжаются как разменной монетой, будила в ней горькие воспоминания, одно за другим.
– Эма… – взмолился Тибо.
Она не двигалась, только ворошила кочергой угли. Капитан невольно искал глазами ближайший выход. Окно – правда, его пришлось бы разбить. Так что он остался стоять, прокручивая в голове
