Каурай. От заката до рассвета. Часть 2 - Александр Артемов
— Нет, — упирался Игриш. — И не заставляй меня!
— Придется, Гришик… — грустно фыркнул Малунья и начала ползти к нему.
— Нет! Я буду кричать!
— Иди сюда, трусишка…
Игриш вжался в стену, когда Малунья подобралась вплотную. Ее лицо блестело, уголки губ подрагивали, но в глазах пылала сталь. Она наскочила на него, и оба они повалились на пол.
— Сначала мне, потом ей, — прошептала ему в ухо ведьмочка. — А потом беги… Если тебе повезет и ты потеряешься в лесу, спасешься. Но сначала… сделай дело.
— Пожалуйста, не надо… — простонал Игриш и зажмурился, когда Малунья прижалась к его губам своими — влажными и трепещущими. Нежно поцеловав его пару раз и не добившись ответа, она проявила настойчивость. Медленно в рот Игришу пролез ее язычок. Поцеловался с его плотью и обреченно лег на нижние зубы. Словно преступник смиренно положивший голову на плаху, ожидая удара топора.
Игриша замутило, он захотел оттолкнуть ведьмочку и накричать на нее, но веревки не позволили. Он замычал, пока ведьмочка покусывала его губы и шептала “прошу” дрожащим, срывающимся шепотом, заливала ему лицо солеными слезами.
— Прошу… прошу… прошу! — молила она, обсыпая лицо мальчика поцелуями, пока он пытался увернуться от ее губ, меж которых розовой стрелой мелькал язычок, капая паутинкой слюны. — Прошу… это займет всего мгновение. Я не хочу! Не хочу… чтобы они возвращались… Пока не зашло солнце, прошу…
— Отойди! — вскричал Игриш и боднул ее головой. Малунья не удержалась и скатилась с него.
— Ты думаешь, о чем ты просишь?! — крикнул Игриш ей в лицо. — Я же потом себе не прощу! Никогда!
Малунья тяжело дышала. По ее вискам катились капельки пота. Стальной взгляд таял на глазах.
— Нет… не стоило, — вздохнула она и принялась отползать от мальчика. — И правильно. Не нужно было тебя просить, это подло. Ведь главное правило ведуньи — ведунья никогда не просит о том, что может сделать сама…
— Что?!
Вжавшись в дальний угол, она плотно сжала губы, выпятила. Зажмурила глаза.
— Постой… Что ты делаешь?!
Но ведьмочка словно не слышала его. Она откинула голову назад и начала смыкать челюсти, сильно вздрагивая при этом. Игриш хотел помешать ей — он перевернулся на живот и принялся ползти, сдирая колени о грубые доски, не в силах оторвать глаз от ее блестящего, бледного лица, которое сковала смертельная мука. Она жмурилась, хмурилась и дергала челюстью, словно пробуя себя на вкус. Игриш подполз к ней вплотную и вцепился зубами ей в ногу, укусил, и ее еще раз! — больно, но ведьмочка только поморщилась. Забилась в угол, плотно зажмурив слезящиеся глаза, и плакала.
— Нет, — простонала она голосом полным обреченности. — О, нет… Я не могу… Хлоя, я не могу…
— Малунья… — раздался страшный хрип, и оба в страхе обернулись.
Хлоя прожигала их двумя бельмами. Напряженная и решительная, как дикая кошка. Слепая, но все еще крайне опасная.
— Хватит заниматься ерундой! — прохрипела она сиплым, свистящим голосом. — Лучше бы вместо того, чтобы сосаться тут средь бела дня, помогли мне вытащить правый глаз. Давай, дорогуша, у тебя бы хорошо получилось — вон какой у тебя язычок длинный.
— Что?.. — пискнули оба в унисон, решив что ведунья напрочь свихнулась.
— Все вопросы потом! — отрезала Хлоя и со стоном начала подниматься. — Вечереет…
Сквозь щели в стенах и вправду пробивались рыжие лучи разгорающегося заката. Когда таборщики прибудут на место, оно обещало приобрести кровавый оттенок.
Глава 15
Гроб казаки наскоро стянули веревками и привязали к седлам. Скакуньи были отнюдь не в восторге, что их спины отягощает такая ноша, но о телеге можно было только мечтать. Кречет решил дотянуть до ближайшего хутора, а там пара колес и сами отыщутся.
Затянули узлы, и Кречет приказал поскорей сниматься с места, дабы сумерки не застали их в дороге. Первым сорвался Повлюк. По пути толстяк озирался больше всех, пугался всякого шороха и тени, а на гроб с панночкой не смел даже глянуть. Его товарищи были не в пример храбрее, и к гробу мало кто осмеливался подъезжать без причины.
Когда церковь скрылась за деревьями, казаки немного расслабились и натянули поводья, давая отдых и без того уставшим лошадям. Но и после этого все как один постоянно оглядывались в страхе, что древнее строение бросится догонять их компанию. Но позади было тихо. Как в могиле.
Ехали они уже довольно долго. Отряд ломился напрямую через кусты, распугивая тучи воронья и ругаясь на все лады — тропой впереди даже не пахло. Вот-вот деревья должны были расступиться… по крайней мере, так считали поначалу. Однако время шло, а дремучая лесная пучина и не думала редеть. Скоро солнце миновало зенит.
— Э? — остановил лошадь Кречет, на пару с Каураем замыкающий процессию. — Почему опять встали?!
Престарелый казак, восседающий на ослике во главе шествия, почесывал плешивый затылок и бормотал себе под нос:
— Ай, че-то не припомню я таких деревьев… — задумчиво посасывал он седой ус, сбив шапку набекрень…
— Зато я помню! — горячился Рогожа. — Мы уже проезжали мимо этой березы. Ты что же дуришь нас, а, пан Микей? Только не говори нам, что мы ходим по кругу!
— Да не торопи меня, уважаемый Рогожа, етить тебя и так и эдак! Дай подумаю!
— Разве я тебя торопил, когда ты давеча у этой же березы останавливался и чесал свою плешивую макушку?!
Микей только отмахнулся и пришпорил своего ослика. Помрачневшие казаки вынуждены были двигаться следом, костеря забывчивого старика на чем свет стоит. Ехали молча, прислушиваясь к тревожной тишине вокруг и поплевывая на каркуш, которые носились по веткам и голосили вслед мрачнеющей ватаге.
Прошло еще немного времени, солнце над их головами понемногу закатывалось к горизонту, а лес, усыпанный вороньем как яблоками, никак не желал уступать.
И снова они натянули поводья, и снова старик чесал свою плешь и дергал себя за усы.
— Во, этот пенек я помню! — злился Рогожа. — Мы уже были здесь, пан Микей. Признайся уже — забыла дорогу твоя седая голова!
— Что ты все торопишь меня?! Не видишь, думаю я… Нет-нет, не та эта береза, другая!
— Как пить дать та! — поддержал Рогожу Воробей. — Вон муравейник тот, на который я облегчался. Даже не просох еще!
— Были
