Сергей Волков - Чингисхан. Повелитель страха
– Товарищ капитан, разрешите обратиться!
– Обращайтесь, – милостиво разрешает Пепеляев, задумчиво перекладывая какие-то бумаги на своем рабочем столе. За окном надрывается Кобзон:
– Прошу вас рассмотреть мое личное дело на предмет перевода в подходящее мне по статусу подразделения! – выпаливаю я единых духом и запоздало думаю – хреново сформулировал! Не так надо было…
– Что-о-о?! – вскидывает голову Пепеляев. – Я не ослышался?
Ну, все, теперь отступать некуда – позади… Ничего там нет, позади. Все у меня впереди! Расклад простой: пан или пропал.
– Никак нет, товарищ капитан, не ослышались. Дело в том…
– Фамилия! – Пепеляев вскакивает, бьет кулачищем по столу. – Как фамилия, солдат?
Стараюсь говорить как можно спокойнее.
– Рядовой Новиков, я уже докладывал. Первая учебная рота. Понимаете, я…
– Отставить! Почему явились, минуя положенный регламент? Солдат, в Уставе все написано!
– У меня крайние обстоятельства! – это я выдаю уже почти в отчаянии.
– Какие могут быть обстоятельства, превалирующие над Уставом? – совершенно искренне спрашивает Пепеляев.
– Я – мастер спорта по стрельбе. В личном деле есть справка. Мне положено служить в спортивной роте…
– А-а, вот в чем дело! – недобро усмехается капитан. – Легкой службы захотел? Ну-ка, ну-ка…
Он встает, идет к шкафу, открывает дверцу и, бормоча себе под нос что-то про маменькиных сынков и уклонистов, начинает искать мое личное дело. Отыскав серую папку, возвращается за стол. Я жду.
– Что тут у нас? – листая папку, продолжает бормотать Пепеляев. – Характеристика… Та-а-ак! Чудесно, просто чудесно, рядовой Новиков! Да ты, оказывается, исключен из комсомола! Отчислен из Казанского университета! Из университета, где Ленин учился! Драки, дебоши, фарцовка… Как же это я проглядел-то, а?
– Но товарищ капитан, армии же будет лучше, если меня использовать по назначению!
– Отставить «будет лучше». Нужно – как положено, – чуть перефразировав свое любимое выражение, цедит Пепеляев. – Наглец! Совсем оборзели! По тебе, Новиков, не спортрота, а тюрьма плачет! А ну-ка…
– Товарищ капитан! Ну, вы документы-то посмотрите! – я срываюсь на крик. – Там же не только характеристика!
– Да, – с угрозой в голосе соглашается со мной Пепеляев. – Тут не только характеристика. Тут еще кое-что…
Повисает пауза. Он шелестит бумагами, я молчу.
– А это хорошо, что ты сам пришел, – заявляет наконец капитан. – Исправил, так сказать, мою недоработку. Теперь будем разбираться с тобой. Надо же, какой фрукт. Ну что ж… Раз родители не смогли тебя воспитать, тренеры твои, если, конечно, справка о твоем спортивном разряде не поддельная… Раз уж, мать твою, вырос ты вот таким дураком, то армия это поправит! В Уставе все написано…
Не надо, ох не надо было ему все это говорить! Родителей поминать, тренеров, мать… У меня, что называется, «срывает башню». Я подлетаю к столу капитана, упираюсь в край руками и, нагнувшись, ору ему прямо в лицо:
– Да что ты знаешь-то про меня?! Сидишь тут, индюк гребаный! Армия поправит! Что поправлять-то? Ты бы хоть попробовал разобраться, в чем дело!
Глаза Пепеляева наливаются кровью. Он вскакивает, отшвырнув стул. Ему очень хочется ударить меня – я это вижу. Но капитан сдерживается.
– Вон! – коротко бросает он и указывает на дверь. – Пошел вон! Сопляк! Учить меня будешь? Ну, я тебе устрою! В спортроту захотел? Бу-удет тебе спортрота! В Кушку упеку! На Дальний Восток! В болотах сгниешь, тля! Мастер спорта, твою мать! Вот тебе мастер спорта! Вот!
И он, выхватив из папки справку с подписью Маратыча, с яростью рвет ее на мелкие кусочки.
Все. Это крах. В голове моей образовывается звенящая пустота.
– Дурак ты, капитан, – тихо говорю я. – Дурак и неудачник. Это не я, это ты сгниешь здесь. Хорек вонючий…
Повернувшись, я покидаю кабинет и слышу, как за моей спиной Пепеляев кричит в телефонную трубку:
– Первая рота? Сержанта Машакова! Сержант? Это начальник штаба. Да, я! Бегом ко мне! Бегом, я сказал!!
После обеда в курилке я пересказываю пацанам наш с Пепеляевым разговор.
– Ну, ты дал! – с плохо скрытым восхищением говорит Пашка Черкасов. Его перебивает Смирнов:
– Зря. С такими гадами, как Хорек, дел иметь нельзя. Все боком выйдет.
– Да ладно на очко садиться, – машет рукой Серега Ухтомов. – Че он Артюхе сделает? Ну, отправит в Кушку или еще куда. Так везде же Советский Союз! Прорвемся! Точняк?
– Ну… да, – уныло соглашаюсь я. Меня не особо пугают угрозы капитана, я сильно расстроился от того, что он порвал справку. Не видать мне теперь тренировок. Смогу ли я восстановиться после службы, набрать форму? Это вопрос вопросов…
Артур Жагаулов, единственный из всей компании, понимает меня.
– К папе Грачеву надо идти, – говорит он. – Про справку рассказать. Про то, как этот Хорек маму ругал. Пусть запрос посылают, новую справку делают.
На это наш разговор обрывается – перекур закончился и нас зовут на построение.
Развязка всей этой истории наступает вечером. Через час после отбоя дежурный по роте сержант Тобидзе поднимает меня и тихо говорит:
– Давай в умывальник.
– Нафига?
– Э, слушай, давай, бегом! Тебя там ждут…
Подтягивая на ходу трусы, плетусь по коридору, спросонья плохо соображая, что происходит. В туалете, свежевыдраенном дневальными, пахнет хлоркой и хозяйственным мылом. У окна стоят трое. Один курит в форточку. Щурясь от яркого света, вглядываюсь – наши сержанты во главе с Машаковым. Сердце екает. Сейчас что-то будет.
– А, Новиков! – одними губами улыбается Машаков. Глаза его при этом остаются пустыми и серыми, как оцинкованное ведро. – Ко мне, солдат!
Подхожу, отвечаю согласно Устава:
– Товарищ сержант, рядовой Новиков…
– А ты гнида, оказывается, – перебивает меня Машаков. – Фарца. Американские тряпки любишь. Щас мы тебя будем учить Родину любить и политику партии понимать.
Он резко бьет меня в грудь, но я успеваю повернуться, и пудовый кулак сержанта врезает в плечо. Отлетаю в сторону, к раковинам. Ноги в армейских резиновых тапочках скользят на сверкающем кафельном полу.
Сержант Машаков надвигается на меня неотвратимо и грозно, как тепловоз на застрявшую посреди железнодорожного переезда легковушку. Младший сержант Головко за его спиной деловито засучивает рукава хэбэшки. Третий сержант, фамилию которого я так и не запомнил, маячит в стороне, готовый, если понадобится, прийти на помощь своим корешам.
Положение мое аховое. Теперь понятно, зачем Пепеляев вызывал к себе Машакова. Вот тварь-то! Чужими руками…
Краем уха слышу доносящийся из коридора голос дневального на тумбочке:
