Юрий Никитин - Трое из Леса
— А теперь пусть попляшет! — засмеялся Мрак.
Олег улыбнулся одними глазами. Похоже, на этот раз был согласен с Мраком.
— Пусть, — снова согласился Степан и широко зевнул. — Род грустно развел руками… аль крылами: ни осталось на земле ничего, чем мог бы владеть певец. Но зато ему, единственному, откроет небеса. И когда певец пожелает, он всегда там желанный гость!
Олег вежливо промолчал, а в глазах Мрака заблестели веселые искорки. Как и Олег, в стариковские байки не верил, но эта понравилась. Где пройдет Тарх, а это все равно, что вести корову с завязанными глазами, там пройдет и другая корова, грамотная. Тем более, если поведет он, Мрак. А с двумя коровами, уже почти бодливыми, можно стоять пусть не перед богами, но все же стоять на земле крепко.
— Эй, — сказал он, — не знаю как насчет небес, но по лесу прогуляться придется. Пошли!
Стеная, Таргитай и Олег взяли ножи, единственное свое оружие, пошли за Мраком. За околицей потянулась высокая сухая трава, жесткие стебли звонко щелкали по сапогам. Прошли реку, впятеро больше, чем их лесная Река, но Степан говорил, что есть и поболе реки. Высоко в синеве вилась едва заметная пташка, жаворонок — священная птица, как уже знали невры от полян. В густой траве что-то прошмыгивало, но так быстро, что изгои не успевали рта раскрыть, а Мрак даже не поворачивал головы. Дважды переступали через птичьи гнезда, в одном было пять яиц, в другом — три голых птенца. Завидев невров, птенцы неимоверно распахнули ярко-красные широкие рты, яростно запищали. Крохотные язычки дрожали, птенцы едва не вывалились из гнезда навстречу огромным неврам.
Мрак поспешно шагнул мимо, и писк обиженно умолк. На Таргитая и Олега птенцы, похоже, не обратили внимания.
Почти до вечера, злые и голодные, изгои выпугивали на Мрака дичь. Мрак вкидывал лук, мгновенно натягивал тетиву, но стрела оставалась на месте, а лопоухие зверьки в панике мчались куда глаза глядят. Лишь дважды зазвенела тетива, стрела сразила огромных, как гуси, птиц, явно степных — лапы без перепонок.
Таргитай и Олег забросили птиц на плечи и, чувствуя приятную тяжесть, роняя голодные слюни, повернули к дому. Мрак шел следом, посмеивался. Уже на подходе к деревне, то бишь веси, в густых зарослях травы затрещало, мелькнул грязно-серый бок.
Мгновенно свистнула стрела, тут же тетива звякнула снова. Мрак довольно крякнул:
— Даже в этом пустом краю можно жить охотой!
— Что это было? — спросил Таргитай.
— Шагни вперед, узнаешь.
В зарослях хрипело и каталось, сухие стебли трещали под крупным телом. Таргитай и Олег с разбега выбежали на вытолоченное место, замерли. Весь залитый кровью, среди травы катался, хрипя, крупный молодой кабан. Из боков торчало по обломку стрелы, кровь била тугими струйками.
— Одна в сердце, другая в печень, — сказал Олег пораженно. — Мрак, как ты быстро научился… с этим чужим луком!
— Захочешь жить, — ответил Мрак сумрачно, — летать научишься.
Он снова натянул тетиву. Третья стрела ударила кабану в левый глаз. Кабан подпрыгнул, упал, лапы дернулись и застыли.
— Как мы понесем? — спросил Таргитай озабоченно. — Такой огромный!
— Это вы понесете, — поправил Мрак насмешливо. — Если сделаете свою часть работы, как сделал я, то ужин будет… неплох. Поляне, надо признаться, поесть умеют. А с этими ихними штучками: солью, перцем, острыми травками — я сам готов съесть этого кабана с шерстью и копытами.
Изгои тащили кабана по очереди за задние ноги. Тащить неудобно, но шеста из травы не вырубишь — не родной Лес. Заморившись, Таргитай передавал кабана Олегу, а сам, взяв обеих дроф, еще долго с натугой разгибал спину — волочить приходилось в полусогнутом состоянии.
Мрак шагал следом, скалил зубы. Не потопаешь — не полопаешь. Волка и охотника ноги кормят. Пусть помучаются, в охоту поедят. За этот день оба потрудятся больше, чем за всю предыдущую жизнь в Лесу.
Вдруг Мрак насторожился, обогнал изгоев. В его руках появился лук. Он сделал еще несколько быстрых шагов, принюхиваясь, сказал тревожно:
— Там кто-то еще… Стоят эти звери, которых кличут конями. Чую людей, но не разберу отсель. Запахи чужие, резкие…
Изгои оставили кабана и птиц, пошли за Мраком. Мрак часто останавливался, вслушивался. Ноздри его хищного носа трепетали.
— Дальше ползком, — сказал он наконец. — Уже близко, могут заметить.
Он бежал на четвереньках, а где трава росла низкая, падал, полз, как ящерица, извиваясь всем телом. Изгои неумело крались следом. Мрак оглядывался, сердито шипел. Наконец уполз, а Таргитай и Олег устремились уже по примятому следу.
В горле першило, ядовитая сухая пыль забивала легкие. От нещадного солнца в голове звенело. Пришлось проползти через муравьиную дорожку, по голой спине тут же забегали тысячи крохотных лап с острыми коготками. Кожа начала неистово зудеть, Таргитай чуть не застонал, заскрипел зубами. Несколько смельчаков, показывая свою удаль, забрались под душегрейку и вонзили в потное чудовище маленькие, но острые челюсти.
Он с размаха уткнулся в торчащие впереди подошвы Мрака. Оборотень вытряхнул из колчана стрелы и раскладывал их перед собой в ряд. Таргитай не видел лица Мрака, но с тем происходило что-то странное, он отчаянно спешил, его пальцы тряслись.
Таргитай ощутил тревожный укол, заполз сбоку, раздвинул тугие стебли.
На очищенной от обломков площадке, где они вырыли землянку, находились степняки. На новенькой двери кузни был распят Степан. Руки и ноги были прибиты к дереву толстыми штырями, кровь текла густо, на земле под дверью натекла широкая лужа. В плечах Степана торчали две оперенные стрелы, еще три стрелы были всажены вниз живота. Голова его свесилась на грудь, но он смотрел на площадку. Его бледное лицо было залито кровью, две узкие струйки крови текли по щекам, словно кровавые слезы.
Двое голых степняков зверски насиловали Снежану. В двух шагах навзничь лежала Зарина. Ее глаза были закрыты, от одежды остались клочья. Лицо было обезображено кровоподтеками, на голой груди — кровавые ссадины, порезы. Ноги безжизненно раскинуты, по ним текла и впитывалась в пыль густая кровь.
Глава 8
Снежана хрипло стонала, ее голос осел от крика. Один, громко хохоча, держал ее за волосы, зверски заломив голову. Еще двое, посмеиваясь, наблюдали. С другой стороны кузни стояли привязанные кони, напротив Степана стоял высокий воин могучего сложения, смуглолицый, в дорогом доспехе. На голове у него блестел яркими камешками шлем, пояс оттягивал дорогой круто изогнутый меч. Воин накладывал на тетиву стрелу, глазами держал бледное лицо Степана. Губы смуглолицего растянулись в нехорошей усмешке.
