Слепая бабочка - Мария Валентиновна Герус
– Лечи-ить? Лечить у нас Бенедикт умеет. Лошадей хорошо лечит. Ну ещё вывихи там всякие, переломы.
– Так-с, – задумчиво протянул незнакомец, – а вдруг ты заблуждаешься? Если бы ты, как я, часто сталкивалась с могущественным злом, ты была бы осторожней. Тот, кого я ищу, может прятаться и в чужом теле. Но узнать его можно, ибо он способен легко управлять людьми. Внушать им любовь, или уважение, или страх.
Внушать… Песни эти… Толпу на ярмарке заворожил. Разбойникам на речном берегу глаза отвёл. У Волчих Вод шайку целую раскидал. Пусть и подростки, так ведь и он калека на костылях. Да подростки, бывает, и пострашней взрослых дерутся.
– Ну я не знаю… – прошептала Арлетта, совсем растерявшись. Ещё неизвестно, кто опасней. Приезжий экзорсист или этот вот… двоедушник. Она же чувствовала, что дело нечисто. Выходит, так оно и есть. Вот в чём его преступление. И брать живым поэтому велено. Сжечь хотят.
– Я вам помогу, – торжественно заявил экзорсист. – В конце концов это мой долг. Приведи его завтра сюда.
– Как это приведи… Лучше вы сами, господин.
– К нему не так просто подойти. Он почует меня. Почует и узнает. И он очень, очень силён.
– Сильнее вас?
– Может быть. Вот, возьми. Знаешь, что это такое?
В руку лёг тяжёлый холодный кругляш. Амулет против злых духов? Нет. Монета. Арлетта быстро прикусила ребристый край. Золото. Обвела пальцем выпуклый рисунок. Остзейский гульден.
– Вижу, знаешь, – усмехнулся господин, – скажи ему, что хочешь к гадалке, попроси проводить. Он же охотно ходит с тобой, я видел. Я хочу посмотреть на него вблизи. Заглянуть в глаза.
– И что будет?
– Если это просто шпильман по имени Альф, я дам тебе ещё гульден. За труды.
– Да ладно. За нашего Альфа никто и полкопейки не даст.
– За Альфа, конечно, не даст. А вот если это тот, кого я ищу, получишь четыреста гульденов.
– Что? – ахнула Арлетта.
– Четыреста гульденов, – терпеливо повторил незнакомец, – такова королевская награда за голову колдуна. Мне деньги не нужны. Я борюсь с нечистью бескорыстно. Так что по справедливости эти деньги будут твои. Только за то, что ты приведёшь его сюда.
– Ага, – кивнула Арлетта, сжимая монету. – Вообще-то, если Альфу сказать, что можно просто так золотой заработать, он и без меня бегом прибежит.
– Но тогда золотой достанется ему, – резонно заметил экзорсист, – делай, как я велю.
– Ладно. А теперь можно я пойду?
– Иди, дитя моё, иди.
– Фиделио, домой.
Арлетта пошла медленно, крепко вцепившись в собачий загривок, всё ещё не веря, что её выпустят. Но выпустили, никто не тронул. Удалось спокойно выйти на вольный воздух, в прелестно пахнущий липами вечер.
Примерно на полпути к повозке Фиделио вдруг зарычал, залаял басом. Послышался упругий удар, будто спрыгнули с небольшой высоты. Пёс рванулся вперёд и вырвался. Арлетта ахнула, едва не упала и не успела опомниться, как мимо, тяжело топая, промчался кто-то. Яростный лай заглушил все вечерние звуки. Плясунья изловчилась и всё-таки не промахнулась, вновь ухватила несущийся мимо яростный сгусток косматой шерсти, правда, на это раз за хвост. Протащив хозяйку по земле, Фиделио, наконец, унялся и заскулил, пытаясь объясниться. Но без его объяснений всё было ясно.
– В повозку влезли, да?
Фиделио снова зарычал.
В повозке всё было на своих местах. Оставив Фиделио на страже, Арлетта сейчас же нырнула за переднее колесо, ощупала тайник, драгоценную казну, которая сегодня пополнилась очень и очень солидно. Внутрь не полезла. Все запоры и тайные метки Бенедикта оказались на месте. На месте была и мелочь в мешочке, отложенная Бенедиктом на текущие расходы, и все прочие вещи.
– Ага, – сказала Арлетта, села на сундук и задумалась. – А ведь это не вор, слышь, Фиделио, не вор, а совсем даже наоборот. Обложили ночного брата. Улики ищут.
«Четыреста гульденов. За десять дней вдвое награду увеличили. С ума сойти. Ведь если к тем деньгам, что мы уже собрали, добавить эти четыреста, и на дом хватит, и на господскую карету, и на мебель останется. И ездить больше не придётся. Никуда. Никогда. Никаких тряских дорог, никакой грязи, никаких разбойников. Не придётся больше терпеть и мучиться. Конечно, шпильман вору первый друг, да только есть и иная мудрость. Своя рубашка ближе к телу. И всего-то надо – выдать опасного колдуна-двоедушника. Можно сказать, доброе дело сделать».
Шею холодило что-то. Нитка стеклянных бус. Арлетта осторожно сняла их, положила рядом, покатала по сундуку. Что-то холодно стало. Зябко.
В своём доме непременно надо такой порядок завести, чтоб всегда тепло было. Угля и дров чтобы вволю. Одежды накупить мягкой, свободной, и башмаки новые, обязательно на заказ, точно по ноге, чтоб нигде не давило, не тёрло. А по дому можно босиком ходить, постелить повсюду ковры, пушистые, тёплые, чтобы нога тонула. И занавески длинные, плотные, от пола до потолка, чтоб без сквозняков. А снаружи ставни устроить, чтоб уж наверняка никакого беспокойства. Ни от кого.
Раздался знакомый скрип костылей. Фиделио тявкнул и заколотил хвостом по полу.
– Арлетта? Спишь?
– Сплю, – отозвалась Арлетта и, как могла, бесшумно шмыгнула за занавеску. Ночной брат, он же колдун-двоедушник, завозился, влез в повозку, растянулся на полу. Звякнули стеклянные кругляшки.
– Что, бусы разонравились?
– Нет, – шепнула Арлетта.
– А чего? Обидел кто?
– Нет. Спать хочу.
– А… Ага… Та-ак.
– Что?
– Ничего. Спи, бабочка. Летние ночи коротки.
– Завтра утром к гадалке меня проводишь? Говорят, хорошая гадалка, правильная.
– Провожу. Почему бы нет.
Голос у него какой-то… Только что дразнился, насмешничал и вдруг… будто горькой полыни наелся.
Фиделио влез на постель, завозился, устраиваясь, лизнул хозяйку в щеку. Мол, спать давай, нечего тут. Но глупая хозяйка сидела на полу, привалившись спиной к койке, и упорно смотрела в темноту.
– Какие у тебя глаза?
Честное слово, не хотела она с ним говорить. Само сказалось.
– Какая разница? – устало удивился ночной брат. – Ну, голубые.
Тихий равнодушный ответ из дальних далей, заросших сухой полынью. Сказал и замолк. Даже дыхания не слышно. Молчит и молчит. Только Фиделио пыхтит над ухом.
– Кто ты? – ляпнула Арлетта.
– Ночной брат. А ещё оборотень, колдун, упырь и мертвец ходячий.
А про двоедушника ничего не сказал. Не слушай его. Не говори с ним. Заморочит, заколдует, помешает правильно думать. «Сам себе не поможешь, – говаривал Бенедикт, – никто тебе не поможет. Сам себя не любишь, никто тебя не полюбит». Настоящая удача выпадает раз в жизни. Надо хватать её, хватать за хвост, как Фиделио, пока не поздно. И тогда всё сбудется: дом, экипаж, хорошей еды вволю. Чего ещё человеку надо?
– Почему тебя ловят? Что ты сделал?
Вот длинный язык. Что ж тебе неймётся, канатная плясунья? Ведь решила уже. Правильно решила.
Ночной брат шевельнулся, помолчал, но всё же ответил:
– Спроси лучше, чего я не сделал.
– Чего ты не сделал?
– Не остался. Сбежал. Себя пожалел. Теперь и хотел бы вернуться, да нельзя.
– Почему?
– Будут пытать, а потом убьют.
– Почему убьют?
– Не знаю. Обещали наградить и отпустить.
– А на самом
