Андре Олдмен - Древо миров

Конн поднял руку.

— Если ваши претензии обоснованны, правитель, я готов выслушать их в Совете Лордов.

— Ваши лорды при вас, — осклабился Арракос, — а я не хочу откладывать. Пусть все знают, что аквилонский король не соблюдает договоренности…

Шум и гневные выкрики заглушили его слова. Многие обнажили оружие, гвардейцы переглядывались, ожидая приказа схватить дерзкого аргосца.

Король снова жестом водворил тишину.

— Твои обвинения дерзки, — сказал он, — но я готов их выслушать ради всеобщего мира. В чем ты меня упрекаешь?

— Существует договор, согласно которому женщина, бежавшая из Аргоса вопреки воле родителей, мужа либо жениха, должна быть возвращена без всяческих условий.

— И что же?

— Здесь присутствует дама по имени Эльтира, дочь Альфреда Пажа, урожденная аргоска. Она — моя невеста, и я требую ее немедленной выдачи.

— Ты не можешь требовать, Арракос, — снова раздалось из толпы лордов, — только просить!

— Я в своем праве, это подтвердит всякий, кто чтит законы!

— Хорошо, — сказал Конн на удивление спокойно, — но признает ли тебя своим нареченным сама Эльтира?

— Это неважно. — Арракос снова обнажил в надменной улыбке крепкие, раскрашенные в три цвета зубы. — Согласно аргосским обычаям, человек, сделавший предложение, становится опекуном девушки. Кроме того, Альфред Паж тоже требует ее возвращения.

— Но есть еще один закон, — задумчиво молвил король, бросив взгляд на застывшую, испуганную Эльтиру. — Он гласит, что муж имеет право распоряжаться женой как своей собственностью.

— Когда мы сыграем свадьбу, я так и поступлю, — самодовольно заявил Арракос.

— Если ты станешь ее мужем.

— Почему же нет? Я уже заручился согласием ее отца.

— Нет, потому что я делаю этой даме предложение: здесь и сейчас!

С этими словами Конн легко поднялся и, пройдя мимо обомлевшего аргосского правителя, подошел к беглянке. Эльтира стояла, опустив голову, на ее длинных ресницах блестели слезы.

Король мягко сжал ее холодные длинные пальцы.

— Перед лицом свидетелей и Митры Пресветлого, согласны ли вы, высокородная Эльтира, дочь Альфреда, стать моей супругой и разделить все радости и тяготы совместной жизни?

Все в зале затаили дыхание, и все же ответа аргоски никто не услышал.

— Скажите громче, — шепнул король.

— Я согласна… Да!

Громкие крики вознеслись к сводам: ликующие и осуждающие, негодующие и восторженные… Подобное предложение руки и сердца было столь же необычным, как и поступок Арракоса, потребовавшего публичного разбирательства государственных дел.

Конн снял со своего мизинца золотое кольцо и надел на палец Эльтиры.

— Когда в Храме Тысячи Лучей нас нарекут мужем и женой, — сказал он, — я подарю вам другое, достойное королевы.

Арракос, казалось, превратился в каменную статую. Потом качнулся, словно собираясь рухнуть на каменные плиты, вытащил из-за пояса роскошные, украшенные золотыми заклепками перчатки, и решительно двинулся к королю. Черные Драконы преградили ему дорогу, но Конн приказал им отступить в сторону.

— Ах, вот как, — прошипел аргосец, приблизившись. — Ты воспользовался правом сильного. Конечно, она предпочла сюзерена, а не вассала… Но так больше не будет! Отныне Аргос считает себя равным Аквилонии, и посему я бросаю тебе вызов, король!

С этими словами он швырнул под ноги Конна перчатку, которую мял в руке.

Это была дерзость, превосходящая все мыслимые пределы. Только аргосец, и аргосец, ослепленный страстью к женщине, был способен на подобный поступок. Сейчас Арракос ставил на кон и безопасность своей страны, которую аквилонские войска способны были предать огню и мечу, и самую свою жизнь. Один жест короля, и он вместе со своими людьми был бы немедленно схвачен и подвергнут жестоким пыткам в Железной Башне.

Но король медлил.

Если бы он поднял перчатку, он признал бы тем самым, что принял вызов равного. Тогда лишь безжалостная война помогла бы вновь поставить гордых аргосцев на колени. Да что там аргосцев! Вслед за ними, несомненно, поднялись бы зингарцы и офирцы, а Немедия, воспользовавшись смутой, непременно двинула бы в сторону Шамары свои войска. Да и в самой Аквилонии было немало тех, кто мечтал расчленить страну на удельные княжества…

Но, не подними Конн перчатку Арракоса, честь дамы, которой он только что предложил свою руку, оказалась бы запятнанной. Арракос ловко воспользовался ситуацией: он бросал королю вызов и как непокорный вассал, отвергший власть сюзерена, и как оскорбленный жених, требующий возможности отстоять копьем и мечом свои притязания.

Король медлил…

И тут он услышал шаги. Спустившись с возвышения, Светлейший Обиус приближался к ним, шаркая по полу подошвами кожаных сандалий. Придерживая живот, жрец с кряхтением наклонился и поднял перчатку правителя Аргоса.

— Не следует служителям Митры вмешиваться в дела мирские, — сказал он, выпрямившись и потирая лысину, — но раз на карту поставлено дело мира… Я не могу драться с тобой, почтенный Арракос, но, согласно нашим законам, имею честь представлять короля во всяческом деле. Как сторона вызываемая, мы имеем право выбора. Предлагаю решить спор бугуртом: ар — госцы против аквилонцев. И, дабы не проливать лишней крови, заключим такое условие: если верх будет за аквилонцами, Аргос останется всего лишь удельным княжеством, если все случится наоборот… Что ж, видно на то будет воля богов!

Бугуртом называлось ристалище, когда отряды рыцарей бились друг против друга конными в полной боевой выкладке.

Глава девятая

Сердце Аримана

Кто с нами не спляшет, тот костьми ляжет.

Богам угодно смеяться над людьми, и часто небожители переплетают трагичное и потешное столь тесно, что лишь диву остается даваться.

Величественное зрелище явления народу Сердца Аримана вспоминалось потом многими, с затаенным чувством злорадного удовлетворения: чернь охоча равно как до превознесения, так и до низвержения кумиров. А что случилось в тот вечер перед королевским дворцом, никто толком так и не понял — посему почва для слухов была самая благодатная.

Слухи, впрочем, пресекались городскими властями. И все же долго потом пересказывали друг другу удивительное действо, привирая, приукрашивая и дополняя оное самыми фантастическими деталями.

Случилось же следующее.

Солнечный лик Митры клонился к земному окоему, и силуэты городских башен четко прочертили вечереющее осеннее небо, когда толпа, отбурлив по узким переулкам и широким центральным улицам столицы, оставив после себя горы мусора, объедков, выбитых в потасовке зубов и оборванных пуговиц, выплеснулась на огромную площадь перед королевским дворцом. Отсюда к парадному входу взбегала полукруглая лестница, по сторонам которой застыли мраморные львы, вытесанные некогда маэстро да Мессино. На лестнице в три ряда стояли Черные Драконы, их начищенные гребнистые шлемы празднично блестели в лучах вечернего светила.