Терновая цепь - Кассандра Клэр
– Карета… останови карету, – услышала она собственный голос. – Мне нечем дышать… Мэтью…
Окно открылось, повеяло холодом. Мэтью постучал кучеру, крикнул что-то по-французски. Лошади резко остановились, и фиакр покачнулся. Корделия толкнула дверь и спрыгнула на мостовую, едва не запутавшись в подоле тяжелого бархатного платья. Она услышала голос Мэтью, потом его торопливые шаги. «Ne vous inquiétez pas. Tout va bien». «Ничего страшного, все в порядке». Он догнал ее в тот момент, когда она ухватилась за фонарный столб, чтобы не упасть.
– Корделия. – Он осторожно обнял ее, пока она пыталась перевести дыхание. – Все хорошо. Ты не сделала ничего дурного, дорогая…
Он внезапно замолчал, как будто сожалея о невольно вырвавшемся ласковом слове. Но Корделии было уже все равно. Она возразила:
– Не надо меня успокаивать. Я по собственной воле стала ее паладином. Все узнают об этом – если даже швейцару в кабаре об этом известно, скоро весь Лондон будет говорить…
– Ничего подобного, – твердо произнес Мэтью. – Допустим, в Нижнем Мире ходят какие-то слухи, но они совершенно не обязательно разойдутся среди Сумеречных охотников. Ты сама видела, как мало интересует нефилимов болтовня вампиров и оборотней. Корделия, дыши глубже.
Корделия сделала над собой усилие и вдохнула холодный воздух. Еще раз, и еще. Точки, мелькавшие перед глазами, постепенно исчезли.
– Я не смогу хранить эту тайну вечно, Мэтью. Мне очень хорошо здесь с тобой, но рано или поздно придется вернуться…
– Придется, – вздохнул он. Его голос показался ей усталым. – Я не хочу сейчас думать о будущем, но это не означает, что я о нем забыл. Будущее наступит, от него никуда не денешься. Зачем спешить ему навстречу?
Она печально усмехнулась.
– Неужели оно так ужасно, наше будущее?
– Может быть, и нет, – ответил он, – но я не вижу в нем ни Парижа, ни нас с тобой в Париже. Иди сюда, взгляни.
Она взяла протянутую руку, и он повел ее на середину моста Александра III – город спал, и на мосту не было ни экипажей, ни пешеходов. Она различила очертания золотого купола Дома инвалидов на левом берегу Сены. На правом берегу возвышались выставочные павильоны, Большой и Малый дворцы, освещенные сотнями электрических ламп. Волшебный лунный свет заливал город, и мост мерцал, как огромный слиток белого золота, перекинутый через реку. Позолоченные бронзовые статуи пегасов смотрели на пешеходов с высоких каменных столбов. Река сверкала, словно ковер, расшитый алмазами, и звезды отражались в ее волнах.
Они с Мэтью стояли, держась за руки, и смотрели на воду. Сена пронзала сердце Парижа, как серебряная стрела, – точно так же Темза разделяла Лондон на две части.
– Мы приехали сюда не только для того, чтобы забыть, – заговорил Мэтью, – но и затем, чтобы вспомнить. Вспомнить, что в мире существуют и всегда будут существовать добро и красота. Наши ошибки не смогут отнять у нас то хорошее и прекрасное, что нас окружает. Ничто не сможет. Добро и красота вечны.
Корделия сжала его руку, чувствуя тепло сквозь перчатки.
– Мэтью, ты слышишь сам себя? Если ты веришь в то, что говоришь, то вспомни: к тебе это тоже относится. Ничто не сможет лишить тебя того хорошего, что есть у тебя в жизни. В том числе любви твоих друзей и родных. Они всегда будут любить тебя.
Мэтью наклонился к ней. Они стояли совсем близко друг к другу; Корделия знала, что со стороны они похожи на любовников, которые ищут укромный уголок. Но ей было безразлично, что о ней подумают. Она видела боль на лице Мэтью, в его темно-зеленых глазах. Юноша начал было:
– Как ты думаешь, Джеймс…
И умолк. Никто из них не упоминал имени Джеймса со дня отъезда из Лондона. Мэтью быстро заговорил:
– Может быть, вернемся в отель пешком? Мне кажется, нам нужно проветрить головы.
Они спустились к воде по каменной лестнице. Вдоль набережной Сены тянулся причал, вымощенный булыжником. Днем здесь обычно удили рыбу; сейчас же на причале никого не было, лишь пришвартованные лодки слегка покачивались на волнах. По каменным плитам сновали мыши, разыскивая пропитание, и Корделия вслух пожалела о том, что у нее нет с собой хлеба. Мэтью возразил, что французские мыши, скорее всего, ужасные снобы и едят только французские сыры.
Корделия улыбнулась. Ни остроты Мэтью, ни виды Парижа, ни разумные рассуждения – увы, ничто не могло ее утешить. Она с содроганием думала о том, что произойдет, когда мать узнает о ее договоре с Лилит. Когда об этом узнают в Анклаве. Когда об этом станет известно Уиллу и Тессе. После этого они недолго останутся ее свекром и свекровью, но тем не менее их мнение почему-то было очень важно для нее.
И еще Люси. Сильнее всего пострадает от этого Люси. Они уже столько лет собирались стать парабатаями; и вот теперь ей придется бросить подругу, оставить без поддержки в бою, без сестры и защитницы. И она думала: было бы лучше, если бы они никогда не встречались – тогда у нее, Корделии, была бы иная жизнь, другая сестра-парабатай, другие возможности.
– Маргаритка, – негромко произнес Мэтью, сжимая ее руку. – Не хочу тебя беспокоить, но… слушай.
Ей передалась его тревога. Она заставила себя выбросить из головы Лилит, Эрондейлов, Анклав. Она оглядела пристань, похожую на туннель: с одной стороны чернела река, с другой вздымалась каменная стена, а город остался где-то наверху, как будто они спустились в подземелье.
Она расслышала какой-то звук. Нет, это не ветер шумел в голых ветвях; это было шипение живых существ и шорох тел, ползущих по мостовой.
Ветер принес отвратительный горький запах.
Демоны.
Мэтью сделал шаг назад, загородив ее собой. Она услышала свист клинка, извлекаемого из ножен, блеснул металл. Оказалось, что внутри трости Мэтью было скрыто оружие. Он отбросил в сторону полую деревяшку, и в этот миг из-под моста полезли какие-то извивающиеся твари.
– Нага, – прошептала Корделия. Это были ползучие демоны, похожие на гигантских водяных змей, покрытые черной блестящей чешуей. Но когда они открыли пасти, чтобы зашипеть, она увидела, что их головы похожи на крокодильи морды; вытянутые челюсти были усажены острыми зубами, которые поблескивали в свете уличных фонарей.
Мимо пронеслась какая-то серая волна, по камням застучали крохотные коготки. Мыши, собиравшие объедки у воды, спасались
