Жемчужина дракона - Марина Романова
– У! – скривился он. – Ты хоть представляешь, как это отвратительно? Если хочешь быть моей женой, то не должна этого делать!
– О чем ты?
– Об этом, – указал он пальцем на ее нос.
На миг девочка глубоко задумалась, надув крошечные пухлые губки и смешно сморщив лобик.
– Тогда я не буду…
– Отлично!
– …Твоей женой, – закончила она. – Что же, если мне нечем дышать, то я должна всю жизнь страдать ради тебя? Мне это не подходит, – сумным видом подытожила она. – И вообще, сейчас важно другое. Пойду я.
– Это нечестно! – заупрямился несостоявшийся будущий муж.
– Ты не пройдешь по этому коридору. Папа почувствует через огонь, – так, словно была вынуждена объяснять самые очевидные вещи, немного раздраженно втолковывала она. – И вообще, это я подслушала о том, что у них с твоим папой важный разговор! Да и охрана не станет со мной разговаривать. Мы же напарники! И должны помогать друг другу. Я Радави, а ты Дкаши, забыл? Для воплощенных богов нет закрытых дверей! – возбужденно лепетала она, представляя, что они и впрямь великие божества-драконы, ступившие на землю в их телах.
Китарэ тоже нравилась эта их игра в героев-богов, потому-то идея узнать важный секрет родителей была особенно привлекательна! Вопрос заключался в том, кто будет подслушивать. И тут Китарэ вынужден был признать: пламя, которое освещало внутренний коридор башни, не пропустит чужака незамеченным.
– Хорошо, Рави, – назвал он Ивлин прозвищем, которое они вместе придумали, сократив имя божества. – Я рассчитываю на тебя, – важно кивнул он.
– А я на тебя, Аши, – вторя ему, сказала Ив. – На тебе стражники, об остальном я позабочусь, – используя фразу, которую явно слышала от кого-то из взрослых, подытожила она.
Темная лестница, освещаемая лишь неровным отблеском пламени, была немного пугающей. Но Ивлин казалось, что она герой одной из древних сказок и сейчас должна совершить свой самый главный подвиг – подслушать важный секрет и рассказать о нем Китарэ. Так они смогут спасти мир! Так все узнают о том, какой самоотверженный поступок они совершили ради империи! Воображение ребенка рисовало удивительные, восхитительные картины их великих свершений. Оттого крошечное сердечко лишь громче стучало в груди, а ладошки становились влажными от волнения, но она продолжала подниматься. Как они и предполагали, вся охрана сейчас находилась у входа в башню. И именно поэтому девочке удалось беспрепятственно добраться до верхней комнаты, пока Китарэ занимал разговорами стражу.
– Ты хоть понимаешь, как это звучит? – Голос отца показался непривычно холодным и раздраженным.
Такой диссонанс между ее папой и тем дядей, который говорил за дверью, неожиданно отозвался страхом внутри. Приключение вдруг перестало казаться забавным.
– Вполне. – Столь же серьезен был и отец Китарэ. – Потому и прошу тебя о помощи. Я больше никому не могу доверять. У меня есть только мое Ожерелье, только мои братья, в которых я могу быть уверен.
– Парящие, если они подведут к этому, то для империи, для мира, Полотна это будет катастрофа… – тяжело выдохнул папа. – Конечно, ты же знаешь, я всегда с тобой, что бы ни было, мы справимся…
Ив собиралась тихонько спуститься, чтобы не выдать своего присутствия, когда спиной уперлась во что-то теплое и мягкое, а на плечи ей легли чьи-то тонкие цепкие пальцы.
– Что это за мышка-малышка у нас тут, а? – Хриплый шепот отозвался роем мурашек по спине.
Распахнув глаза, я села на кровати, прекрасно понимая, что больше уже не усну. Сердце в груди колотилось с такой силой, что я едва могла вздохнуть. Казалось, я до сих пор ощущала прикосновение чьих-то костлявых пальцев на своих плечах.
«Мышка-малышка» – этот шепот до сих пор стоял в ушах. Кто-то назвал меня так… Кто? Да и что все это было? Почему так страшно?
Впервые мне снилось детство, о котором я не помнила. Кто тот мальчик, по которому сейчас так тянет сердце?
– Аши? – прошептала я, надеясь найти внутри хоть какой-то отклик на это имя.
Острое чувство тоски было мне ответом. Это была печаль. Иррациональная, глубокая, болезненная и совершенно непонятная. Я тосковала по тому, кого не знала и не помнила.
За окном ярко сияла полная луна. Час совы или волка? Я бы не взялась судить. Но спать мне больше не хотелось. Хотелось выйти на улицу, сделать глубокий вдох и наконец-то избавиться от этой непонятной, тянущей боли в груди. Это было первое осознанное и такое яркое чувство к тому, кого я не находила в своих воспоминаниях. Но при одной мысли о нем я чувствовала тяжелый ком в горле, и так сильно хотелось плакать.
– Я скучаю по тебе, Аши, – едва слышно прошептала я, прикрыв глаза.
Во сне я четко видела его лицо, а сейчас все вновь скрылось под слоем тумана, который так просто не развеять и не разогнать.
Поднявшись с постели, я накинула длинный халат и направилась на террасу, которая выходила во внутренний дворик замкнутого кольца корпуса. Теплый ветерок коснулся моих волос. Дышать стало чуть легче, но тягостных дум не стало меньше. Вновь и вновь я возвращалась к своему сну. Это было удивительно ярко, словно действительно случилось в моей жизни не пятнадцать оборотов назад, а лишь вчера. Я видела друга, с которым мне было так хорошо. Странно…
– Очень странно, – пробормотала я, проводя рукой по волосам, и оперлась локтями на высокие перила балкона.
И что уж говорить, насколько странным было то, чем закончился этот сон-воспоминание. Я все еще продолжала размышлять над тем, что все это могло значить, и над тем, насколько я вообще могу доверять своему измученному сознанию, когда из-за облаков вновь показалась полная луна, освещая пространство внутреннего дворика.
Я не сразу сообразила, что происходит внизу. Серебристые лучи ночного светила отразились от чего-то белоснежного, и спустя долю секунды я поняла, что это волосы наследника. Китарэ сидел на земле, привалившись спиной к высокому дереву. Если бы не полная луна, я бы и вовсе не заметила его. Стоило, наверное, развернуться и тихо уйти в свою комнату, но кое-что меня заставило настороженно замереть. В руках наследника был острый, точно тонкая спица, кинжал, по лезвию которого то и дело пробегали лунные блики. Казалось, он любуется им. Настолько блаженным и счастливым было его лицо, что мне стало не по себе. Неестественная улыбка, которая могла бы принадлежать фарфоровой кукле моей сестры, но не живому
