Виктор Тюрин - Хочешь Жить - Стреляй Первым
Быстрый взгляд назад. Метрах в пяти стояли двое с короткими дубинками в руках. Полностью перекрывшие пути отхода. Увидев, что их заметили, они стали медленно приближаться.
'А кто у нас в подъезде?'.
Словно в ответ на мой вопрос из полумрака выступили еще две личности бандитской наружности. Кастет и нож.
'Револьверов нет. Это хорошо. Свой не успеваю достать. Буду работать руками'.
Тут мое чутье забило тревогу. Больно спокойны бандиты, словно чего-то ждут. Подходят, медленно, не торопясь. Крыша? Только тут я поднял глаза. На меня бесшумно падало черное облако. Зола! Я определил опасность, но потерял время. А вот бандиты не стали его терять, когда поняли, что их уловка раскрыта. Двое налетчиков, до этого стоящие у подъезда, начали медленно приближаться ко мне, одновременно расходясь, чтобы напасть на меня с двух сторон. До этого стоявший неподвижно, я бросился на них в атаку, сделав ставку на неожиданность, одновременно уходя от облака золы. Первым ударом я смял гортань бандита с кастетом и уже брал на прием руку с ножом второго налетчика, как в голове, словно, что-то взорвалось. Свет померк перед глазами.
'Не успел…'.
ЧАСТЬ 2. НЬЮ-ЙОРК
ПРОЛОГ
Подтолкнув тяжелую тележку с дровами к деревянной колоде, потемневшей от времени, Джон отпустил ручки. Некоторое время мужчина стоял, тяжело переводя дух и вытирая пот со лба, рукавом грязной рубахи. Две глубокие колеи на мягкой земле свидетельствовали о тяжести груза — дров. Глаза слепо смотрели в окружающее пространство. Мозг, давно уже находившийся в прострации, привычно спал. Окружающий мир, был пустым звуком для Джона. Мысли, чувства, ощущения, все то, что собой являет человек, были заперты в его голове настолько крепко, что ничего не могло пробиться к ним снаружи. Даже боль, которую он время от времени ощущал, например, поранив палец, являлась для него отвлеченным понятием. Ощущение, приходящее откуда-то, а затем уходящее в никуда. Единственным существом в окружающей его пустоте была маленькая девочка. Скорее всего, это произошло потому, что когда он открыл глаза, она была первой, кого он увидел после своего пробуждения. Джон никогда не задумывался над этим, просто потому, что не умел думать. Ему было все равно, все безразлично. Все, кроме девочки. Хотя его отношение к ней и тут отличалось от ощущений нормального человека. Он просто выделял ее из окружающего мира, как глаз выделяет черное пятно на белом фоне, автоматически отмечая, что она есть, она рядом. Она была для него единственной постоянной величиной среди серой пустоты. К тому же она постоянно не давала забыть ему о своем существовании, постоянно разговаривая с ним, втягивая в свои игры, или просто говорила, что нужно сделать. Работа, которую он выполнял, была несложна и требовала в основном большой физической силы. Заготовка дров, починка забора, уборка двора и еще десятки работ по хозяйству, к которым требуется приложить сильные руки. Инстинкты и привычки прочно заменили в его голове разум и чувства. И вот сейчас одна из привычек была нарушена. Девочка не выбежала из дому и не стала бегать вокруг него, дергая за рубаху и весело кричать: — Джон, Джон, проснись! Сколько можно спать стоя!
Некоторое время он складывал дрова в поленницу под навесом, потому что знал, что так было нужно, но когда работа закончилась, он застыл. Когда его не звали, он мог так стоять или сидеть часами, но сейчас было время еды. Рот наполнился слюной, рефлексы отдали приказ двигаться. Развернувшись, он зашагал к двери. Толкнув тяжелую деревянную дверь, сбитую из досок и снабженную грубым засовом, он остановился на пороге. Обычно он входил в дом только с разрешения хозяина или его дочки. Поесть, поспать или когда дочка хозяина нагружала его какой-нибудь домашней работой, все остальное время ему положено было находиться во дворе, работать или сидеть на чурбачке под навесом у сарая, где было его место отдыха.
Глаза быстро привыкли к легкому полумраку, царившему в комнате из-за плотной занавески на окне, гордости Луизы, сшитой ее маленькими ручками. Сейчас привычная картина комнаты была грубо нарушена. У массивного резного шкафа были распахнуты дверцы, посуда, сброшенная с полок, грубой рукой, осколками усеяла пол. Один из трех табуретов лежал опрокинутый. Около топчана, рядом с большой печью, на котором обычно спал Джон, лежала неестественно выгнутая фигура хозяина. Он хрипло и надрывно стонал. Над ним склонились два мужчины, один из которых придавил руки пытаемого к полу, второй в этот момент прижал раскаленную железку к его телу. Оба резко и одновременно повернули головы в сторону возникшей на пороге фигуры.
— Ты же, сука, сказал, что он в дом без приказа не заходит, — злобно прорычал главарь другому бандиту в лицо.
— Мне эта паршивая крыса так сказала, — тот мотнул головой в сторону стонущего и корчащегося от боли хозяина дома, но взгляд главаря продолжал гореть дикой злобой. Бандит хорошо знал этот взгляд. Он часто был равносилен смертельному приговору.
— Не знаю…. почему так произошло. Матерью клянусь! — уже испуганно и растерянно промямлил тот.
— Он может нас запомнить?!
— Нет. Он ничего не помнит и не может говорить, босс, — голос бандита был испуганный и заискивающий.
— Почему я должен тебе верить, паршивый урод?!
Бандит опустил голову, молясь про себя, чтобы главарь сменил гнев на милость. Тот секунду жег его взглядом, потом повернул голову в сторону жилой половины дома: — Кастет, хватит шарить по ящикам! Лучше разберись с этим болваном, который стоит в дверях! Да поживее! Нам пора заканчивать!
Джон, не понимая, что происходит, сделал два шага вперед и остановился у изрезанной столешницы тяжелого стола, стоявшего посредине комнаты. Он стоял и ждал, когда ему скажут: — Садись за стол, Джон, — и не видел, как справа к нему метнулась темная фигура. Резкий взмах руки за его спиной и мир перед глазами Джона померк.
Пробуждение было в двойне неприятным. Во-первых, жутко болела голова, а во-вторых, он мог стоять, только опираясь двумя руками на стол, иначе его начинало шатать из стороны в сторону. Перед глазами плыло. Все эти ощущения были странными и незнакомыми, но в тоже время он их знал. И это также было странным для него — что-то чувствовать. Сколько так стоял, он не помнил, но наступил момент, когда зрение восстановилось, и голова почти перестала кружиться. Дом продолжал все также странно выглядеть. К определению 'странно', если бы Джон мог нормально мыслить, он мог бы прибавить выражение 'новым взглядом'. Но подобные выражения и сравнения ему были пока недоступны. Его взгляд остановился на теле хозяина, лежащего на полу, у печи. Одна его рука была неестественно вывернута, застыв под неестественным углом. Левого глаза не было. Лицо и грудь были не только изрезаны, но и были в красно — черных пятнах ожогов. Мухи жужжа, кружились над залитым кровью телом. Ни убийство, ни следы жестоких пыток ничего не затронули в душе Джона. Он стоял и смотрел на труп, пока за спиной не раздалось странного звука, похожего на сдавленный стон. Мужчина развернулся. Теперь в поле его зрения была жилая часть комнаты, отделенная от остальной ее части занавеской, задергиваемой, когда хозяева готовились ко сну. Сейчас занавеска была сорвана, открывая низкий пузатый комод в углу и большую, широкую, застеленную цветастым лоскутным одеялом, кровать. На ней спали хозяин и его десятилетняя дочь. Глаза привычно искали Луизу на кровати, но нашли ее рядом с ней, лежащей на боку, на тряпичном коврике. Детское тельце напоминало сломанную куклу, выброшенную за ненадобностью. В тишине снова раздался слабый и хриплый стон. Джон, даже не понимая, что делает, сделал несколько шагов и присел перед лежащей девочкой. Вся правая часть ее милого личика, грудь и правое плечо длинного платья, давно потерявшее свой первоначальный цвет от частых стирок, были залиты кровью. Образ девочки, до этого только слегка выделявшийся на фоне серого полотна окружающего мира, стал неожиданно становиться объемным и наливаться красками. Страх и тревога за жизнь девочки неожиданно всплыли из глубин сознания мужчины, заставив подхватить ее тело и выйти во двор, залитый ярким солнцем. Вспышка чувств, управляющая мужчиной, оказалось короткой, его мозг снова начал цепенеть, но в этот миг тельце девочки дернулось от боли. Судорога боли вместе с жалобным стоном, сорвавшимся с губ девочки, сдвинул что-то в его сознании, не дав до конца задернуть шторку, закрывавшую его мозг от окружающего мира. Так как мозг еще не проснулся, чтобы подсказать, что надо делать в подобных ситуациях, в дело вступили инстинкты, унаследованные человеком от своих далеких предков. Джон заревел, зовя на помощь, во всю мощь своих легких. Первыми услышали этот дикий крик семья Грегсонов, копавшихся в полном составе на своем огороде. Глава семьи недолго соображал, откуда может идти страшный вопль. Дом Доббсона, единственный, который находился в том направлении, стоявший в отдалении от остальных домов, почти на самом берегу реки. Крикнув жене, чтобы звала на помощь соседей, Стив Грегсон, вооружившись топором, вместе со своим старшим сыном, ки?нулся бежать к дому Доббсона.
