Потеряв себя - Анатолий Новиков
В этом мире Молох правит как верховный властелин, наделенный всемирной мощью. Он создал импов — своих верных слуг, которые исполняют его волю и поддерживают порядок в Чертогах Тьмы. Иногда он набирает демонов из светлых краёв чертогов, которые хотят ему служить даже после смерти. Такие демоны носят белую одежду и обычно стоят на страже или возглавляют полки армии Молоха.
Однако, со временем, сила Молоха начала угасать. Он утратил свою первоначальную силу творца и теперь правит Чертогами Тьмы как верховный владыка. Но даже среди своих слуг и подданных он остается самым могущественным существом, несущим власть и страх своей воли по всему миру.
— Люди разочаровали и пошли против своего создателя. Это так низко. — Озадаченно сказал Уфир.
— Конечно не все люди ужасные твари, но все не без греха. Вот твой друг, например, Парки.
Парки, сидя рядом с Уфиром и Оливьером, словно обрушился под тяжестью собственной вины. Его взгляд потускнел, словно обложенный серым покрывалом стыда и ужаса. Он чувствует, как его сердце сжимается от гнетущего осознания прошлых грехов, как будто каждый удар памяти приносит ощущение физической боли.
Вздохнув, Парки не мог встретиться взглядом с Уфиром. Его душа в тот момент словно разрывается на части, каждая из которых ноет от несказанного сожаления. Слова его застревают в горле, как бы он ни пытался выразить свои чувства.
Наконец, внутренний барьер сдает, и слезы начинают стремительно катиться по его измученным щекам. Они падают, как капли дождя, смешиваясь с его мольбами о прощении и искуплении. Горький вкус самоуничтожения наполняет его рот, и он чувствует, как тело его трясется от муки и стыда.
— Прости меня, Молох. — шепчет он, словно молитву, направленную в темный небесный свод. — Прости меня за все, что я сделал. Я не заслуживаю прощения, но я молюсь о нем. Помоги мне, Оливьер, найти путь к искуплению, если он вообще существует.
— Искупление это не то, к чему ты должен стремиться. Прошлое уже не исправить, поэтому не забивай голову. За время, которое ты провёл в чертогах, ты не совершал ужасных деяний.
— Я ничего не помнил, я не знал кто я и каким должен быть. Вдруг будь у меня память с самого начала, я продолжил бы совершать ошибки.
— Но ведь вспомнив свои поступки, ты остался собою. Ты совершил ошибку, и это тебе предстоит принять. Твоей платой за грех будет болезненное воспоминания, кое будет терзать тебя оставшуюся жизнь.
— А после жизни?
— А после жизни тебя ждёт перерождение и новая жизнь, если ты её заслужишь.
— Мне страшно…
— Вытри слёзы, они уже не помогут тебе. И никогда не помогали.
Уфир смотрит на Парки с глубоким состраданием в своих глазах. Он видит страдание своего друга, и его сердце разрывается от желания облегчить его боль.
Медленно и осторожно Уфир подходит к Парки, словно ступая на минное поле из сломанных мечтаний и утраченных надежд. Он обнимает друга, прижимая его к себе, словно пытаясь защитить его от мировой боли. Слезы Парки впитываются в мех на его плече, но Уфир не останавливается. Он вытирает слезы своей рукой, нежно и ласково, словно пытаясь собрать разбросанные кусочки его разбитого сердца.
"Все будет хорошо, Парки", шепчет Уфир, его голос звучит как ласковый шепот в темной комнате. "Я рядом. Я здесь для тебя. Ты не одинок. Никогда больше не будешь одинок."
Оливьер покидает комнату, чтобы позволить друзьям побыть наедине.
— Почему ты так добр ко мне? — Дрожащим голосом произносит Парки.
— Я не могу иначе. Роль карать грешников это не моя задача.
— Мне больно, Уфир.
— Я знаю.
Тишина наполнила комнату, как и сожаления голову Парки. Уфир же продолжал говорить: “Всё будет хорошо”, пока что в один момент его сердце не пронзила ужасная боль, которая была сильнее чем любой удар ножом. Он неосознанно ещё сильнее сжал Парки в объятиях. Это были слова Ханиэль, его непревзойденной опоры, которая всегда была рядом, чтобы поддержать его в трудные моменты. Но сейчас, эти слова обрели новый смысл, напоминая ему о невосполнимой утрате.
Болезненные воспоминания о Ханиэль накатывают на него, как волна печали и скорби, заставляя его сердце сжиматься внутри груди. Он видит ее лицо перед собой, словно она стоит прямо перед ним, улыбаясь своим теплым и добрым улыбкой.
Уфир чувствует, как боль становится всё более острой, как будто невидимые нити прошлого тянут его в глубины душевной тьмы. Его глаза туманятся от слез, а грудь поднимается и опускается с резкими и неровными вдохами. Каждый удар сердца напоминает ему о том, что он потерял, о том, какая пустота осталась за Хани.
Наконец, боль становится непереносимой, и мир вокруг начинает растворяться, словно туманный сон. Уфир чувствует, как земля уходит из-под ног, и он падает в бездонную пропасть, лишенный сознания, погружаясь во мрак своих воспоминаний.
Ощущение, как теплый зыбкий сонный туман окутывает его сознание, медленно унося его в мир сновидений. Стоя на руинах храма, который он видел некогда целым, он молчал понимая, что каждый камень в этих руинах словно свидетель давно минувших времен.
Вдруг, из тумана перед ним выходит девочка с грустными глазами и взглядом. Уфир ощущает, как сердце его замирает от внезапного воспоминания о ней, о том, как она даровала ему силу.
Но теперь, когда он стоит перед ней, его мысли вновь обращаются к Хани, к его потерянной любви и верной опоре. Слова о ней вырываются из его горла, словно давно затаенный внутренний стон.
— Эстер… — начинает он, его голос звучит тихо и трепетно. — Я… Я вспомнил о Хани. Она была моим светом, моим ангелом… Но теперь она ушла, и я остался один. Она была моей судьбой, моей вселенной, и теперь… я потерялся в этой тьме.
— Ты смог что-то вспомнить?
Девочка подбежала к нему и радостно обняла.
— Эстер, ты чего? — Вскрикнул Уфир, от неожиданности.
— Я очень скучала по тебе, Уфир. Я не почему-то не могла связаться с тобой, после нашей предыдущей встречи. А в этом месте я чувствую мощную энергию,
