Истории-семена - Ольга Васильевна Ярмакова
Блестящие, мерцающие радугой мыльные шары всё крупнели. Вот уже пузырь никак не меньше её самой опустился на траву совсем близко. Полежал, будто что-то обдумывая, и с протяжным всхлипом лопнул.
Рика надеялась, что дождь из мыльных пузырей вот-вот прекратится, ведь не идти же ему вечно? Вроде раскаты грома вновь возобновились. Во всяком случае, ей так послышалось, где-то не так даже и далеко.
И надо же ей было отвлечься на звуки грома! К калиновому кусту незаметно подкатился громадный пузырь, выше Рики, и когда она опомнилась, он навалился аккурат на неглубокий навес ветвей, и девчушка тут же оказалась в плену – внутри пузыря. Очевидно, этот гигант был непрост: сразу же сомкнулся за спиной пленницы. Как муха в древесной смоле – вот что промелькнуло у Рики в голове. Правда, не совсем чтобы удачное сравнение – всё-таки внутри не было вязкой и липкой смолы, да и воздуха полно. Но всё же она себя ощущала именно в западне. Её прозрачная ловушка не оставалась на месте, тихонько катясь по влажной траве от дерева к дереву, ловко уворачиваясь от колких веток. Рика с изумлением осознала, что она парит внутри пузыря, не касаясь его стенок, которые на поверку оказались плотными и гибкими, точь-в-точь как надувной воздушный шарик.
Она испугалась и принялась, что есть мочи, пинать прозрачную сферу ногами, силилась проткнуть её нутро пальцами, но всё тщетно – темница оказалась ей явно не по зубам. Страх сковал Рику, когда её воображение принялось рисовать места, куда мог доставить её мыльный транспорт. Она даже готова была уверовать в злую ведьму, живущую где-нибудь в самой чащобе Хмурого леса. Ведь, если дождь из пузырей был волшебным, в чём сомнений не оставалось, то его, безусловно, наслала колдунья, от которой добра не жди.
Тогда-то Рика закричала, что есть сил. И тут случилось нечто совсем странное. Шар завибрировал, заискрился так, будто его осветило яркое солнце, и внутри заиграла (да, да!) чарующая слух музыка. Нежные переливы флейты, такие сладостные и убаюкивающие окутали ошарашенную девочку. Ласковая флейта пела о будущем, обо всех сбывшихся мечтах, которые жили в сердце Рики. Чудесная трель рассказывала о приключениях, какие можно вообразить только в смелых и дерзких фантазиях, в них Рика всегда одерживала верх над трудностями и с триумфом возвращалась под кров родного дома. Год за годом отсчитывала флейта. Рика улыбалась и слушала, дрёма налегла на веки и клонила ко сну, который, как обещал переливчатый напев, обязательно сбудется. Всё случится, обязательно, непременно, не сомневайся, Рика.
Она уже почти поверила, почти доверилась голосу незримой флейты, почти уснула. И тут совсем близко тихую ласковость расколол ревущий глас грома. Как ему удалось протиснуться так глубоко внутрь леса, оставалось загадкой. Рика с тихим вскриком очнулась, и чудная музыка тут же оборвалась. Лопнул и сам пузырь, а его недавняя добыча плюхнулась в мокрую траву.
Рика огляделась вокруг: пузыри похватав всё, что смогли поймать (улиток, мышей и даже несколько неудачливых птах), стремительно поднимались вверх, выше макушек деревьев. Краешек неба светлел, обещая скоро окраситься в синь.
Не раздумывая долее, Рика устремилась назад к дому. Хорошо, что она запомнила дорогу, способность хранить в памяти путь достался ей от мамы. Вот она удивится, когда дочь ей поведает, как побывала в мыльном пузыре, и ничегошеньки-то ей не сталось! Рика уверенно помнила всё, что было с нею до дождя, значит, память при ней. Мечты тоже никуда не исчезли – все при ней. И никуда она не пропала.
Но что за чудо! Если каждая травинка и листок блестели от влаги в лесу, то за пределами его земля и травы стояли сухими, будто дождя и не бывало. Или он прошёлся только над Хмурым лесом. Рика отбросила эту странность в сторону, точно прилипший надоеда-лист: после обдумает, не до того теперь.
Подойдя к дому, она приметила ещё особенность – жилище выглядело постаревшим. Сочная прежде охра кирпичных стен выцвела и разошлась морщинистой сеткой трещинок, а кое-где и раскрошилась, обнажив серые кости дома. Нахмурив бровки, девочка рванула на себя входную дверь и та с неохотой и ворчливым скрипом несмазанных петель поддалась. А ведь, когда Рика уходила на улицу, дверь бесшумно за нею прикрылась, это она точно помнила.
– Мама, я пришла! Всё в порядке! – прокричала бодрясь Рика, наспех скидывая у двери сапожки.
Она пробежала на кухню, надеясь застать там маму, по обычаю корпящую над очередной уборкой чего-либо. Мамы там не оказалось, но зато за столом Рика увидала старушку, старую-престарую. Та сидела лицом к окну, точно что-то там высматривала, и когда девчушка, топоча, влетела в кухоньку, медленно обернулась.
– Кто вы? – воскликнула удивлённо Рика. – И где моя мама?
– Мама? – непонимающе проскрипел старческий голос, кое-какие нотки показались знакомыми Рике. Но откуда?
– Да, где моя мама? – повторила уже не так уверено девочка. Ей вдруг стало ужасно жарко в дождевике, так жарко и душно, что захотелось его сорвать с себя и отшвырнуть. – Это мой дом. А вы кто и что делаете тут?
– Я тут живу, – без улыбки ответила старушка и посмотрела так странно на Рику, со смесью надежды и страха, что той стало совсем уж жутко. – Так интересно. Ты тут живешь, и я тут живу. И как давно ты живёшь здесь?
– Десять лет и пять месяцев, – подтвердила своё право на житие в доме Рика.
– А зовут тебя как, детка?
– Рика. А вас как? Кто вы? Вы знакомая моей бабушки? Вы её ждёте? – от страха вопросы сыпались из Рики, точно горошины из переспелого стручка.
Услышав её имя, старушка изменилась и вовсе в лице: глаза широко распахнулись, заблестели, полнясь слезами, а губы задрожали так, что Рика испугалась, как бы у женщины не выпала вставная челюсть. В том, что у старушки давно нет своих зубов, она не сомневалась – почти у всех стариков в округе челюсти были вставными.
– Рика! Совсем как в тот день, когда над Хмурым лесом зашли облака с дождём… Что же с тобой тогда произошло? Куда же ты пропала на сорок семь лет? Где была всё то время? – запричитала, всхлипывая, старушка и протянула сухие, узловатые руки к девочке. – Я тебя каждый день… в это окно… каждый…
Договорить она не смогла, разрыдавшись, всё ещё простирая к растерянной и напуганной
