Метаморфозы. Тетралогия - Марина и Сергей Дяченко
– Поздравляю…
– Спасибо, – сказала Сашка и несколько раз кашлянула, прочищая горло. – Прости, я вела себя с тобой по-свински.
– Да все понятно, – он топтался на месте, пытаясь сообразить, можно ли обнять ее по-дружески, или лучше не пробовать. – Скажи, а что…
Он оборвал себя. О таком не принято было спрашивать напрямую. Хотя, конечно, когда у Кости на первом курсе после проваленного зачета умерла бабушка – все сразу узнали.
– Ничего, – сказала Сашка и тут же поправилась: – Ничего страшного. У меня же нет…
Она чуть не сказала: «У меня же нет щенка», но, к счастью, успела прикусить язык. С ужасом подумала о себе: я что, настолько дрянь, что мне на ум приходят такие шутки?!
– У меня нет иллюзий насчет Фарита, – проговорила медленно. – Если я еще раз где-то проколюсь – он всыплет мне по полной программе.
– И с твоим… пилотом все нормально? – спросил Костя и торопливо добавил: – Я надеюсь.
– Меньше слушай, что болтает Лиза, – сказала Сашка и поспешила сменить тему: – А Физрук, что ли, разрешил уже со мной водиться?
– Плевать на его запреты, – Костя сжал зубы, поиграл желваками и добавил тоном ниже: – Разрешил. Разослал всем сообщения, что бойкот был временной дисциплинарной мерой…
– Скотина, – Сашку передернуло. – Влепил мне четверку.
– А тебе хотелось пять?! – Костя глянул со смесью удивления и священного страха. – Слушай, Самохина… А давай… отметим, – поймал ее взгляд и быстро поправился: – Я имею в виду, на курсе. С ребятами. Все переживали за тебя. Честно-честно.
– Извини, нет времени, – сказала Сашка. – Всем привет. Передай, что я оценила, благодарна, признательна… честно-честно.
* * *
Она впервые за целый семестр спустилась в эту часть здания – административный этаж в подвальном помещении, ниже столовой. Длинный коридор, ряд дверей – на Сашкиной памяти они были обиты коричневым дерматином, а теперь, обновленные, – черным. Табличек на дверях больше не было, Сашка в нерешительности остановилась: она бывала в кабинете у Стерха несколько раз… очень давно. В прежней жизни. Эта дверь или другая?
Она стукнула в дерматин – бесполезно, беззвучно. Осмелилась просунуть голову в приоткрытую створку. Внутри, в приемной, почти ничего не изменилось, только вместо печатной машинки перед секретаршей стоял ноутбук, а сама она не вязала, а пялилась в телефон.
– Простите, – сказала Сашка. – А Николай Валерьевич…
– Николай Валерьевич, – проговорила секретарша невозмутимо, будто того и дожидалась, – к вам Самохина с четвертого курса…
Открылась дверь в глубине приемной.
* * *
– Я на минуту, Николай Валерьевич, я не стану вас задерживать… Я только хотела предупредить, что с этого дня я не подчиняюсь учебным правилам. Пропускаю занятия. Уезжаю и возвращаюсь когда вздумается. Не живу в общежитии… Не принимайте на свой счет, пожалуйста. Я вас очень ценю как педагога.
– Вы хотите доказать себе, что больше ничего не боитесь. – Стерх привычным движением сплел тонкие пальцы перед грудью. – Это восстание трехлетки, Саша. Когда ребенок впервые сознает себя отдельной от взрослых личностью. Мои слова обидны, но кто-то должен их вам сказать.
– Спасибо, что вы обо мне заботитесь, – проговорила Сашка так вежливо, что почти по-хамски.
– Какую оценку поставил вам Дмитрий Дмитриевич? – Стерх держался сейчас с преувеличенной кротостью, как будто перед ним сидела в самом деле трехлетка.
– Четверку, – Сашка ухмыльнулась. – Четверок по специальности у меня еще не было. Вот по правоведению на втором курсе – была…
– Пока вы верите в ваше всемогущество, – мягко и безнадежно заговорил Стерх, – вы в опасности. И все, кто рядом, в большой опасности. И я не знаю, как до вас достучаться, как объяснить… как спасти вас, в конце концов.
– Меня нельзя спасти, – Сашка весело оскалилась. – Я не котенок в луже. Я отказываюсь бояться. И у меня есть для этого основания.
– Может быть, – грустно сказал Стерх. – Знайте, Саша, что я вас тоже очень ценю как студентку. Не забывайте, чему я вас учил.
Что-то в его голосе заставило ее насторожиться, но, охваченная эйфорией и здоровой яростью, она не придала этому значения.
* * *
– …Я думал, вы пошутили, – признался Антон Павлович.
Сашка стояла перед ним в прихожей старого дома, со снегом на тяжелых ботинках, со спортивной сумкой в руках и маленьким рюкзаком за плечами. Свободным локтем придерживала под мышкой живую елку в цветочном горшке.
– У вас найдется, чем нарядить? Сойдет что угодно – бусы, конфеты. Либо я нарежу снежинок из бумаги, как в детском саду.
– Саша, – он запнулся. – У вас ведь наверняка – своя компания, молодежь, танцы до утра… Мне бы страшно не хотелось, чтобы вы чем-то из-за меня жертвовали.
Сашка вспомнила, как вырывался огонь сквозь круглое окошко на чердаке.
– Поверьте мне, Антон Павлович, я не только ничем не жертвую, я наоборот – очень радуюсь такой возможности. Не надо вам встречать Новый год в одиночестве, и мне не надо, а Ярослав – он, конечно, в рейсе, как вы и говорили…
– Да, – старик виновато улыбнулся, будто чего-то стесняясь. – Он встретит Новый год несколько раз. Над океаном… представляю, что за веселье будет на борту.
– Веселье, – повторила Сашка, устанавливая маленькую елку на обеденном столе, критически оглядывая со всех сторон, расправляя ветки. – Я никогда не встречала Новый год в самолете…
Ей представилась фантастическая картинка – салон самолета, увитый лентами серпантина и засыпанный конфетти, пассажиры в карнавальных масках, танцы в проходе, елки на багажных полках, и Фарит Коженников сидит в последнем ряду салона, выставив ноги в проход, потягивает коктейль из трубочки и смотрит с любопытством, и в его темных очках отражаются бенгальские огни…
– Мы тоже повеселимся, – Сашка тряхнула головой, избавляясь от видения. – Я притащила кое-какие продукты, шампанское, у вас ведь есть бокалы? Сейчас проверим, чего не хватает, и я сбегаю в магазин…
– А ваши родители, – он все еще стоял у порога, будто гость, – они… с кем встречают Новый год?
– Я росла с мамой, отца в глаза не видела, – Сашка улыбнулась нарочито весело, чтобы не нагнетать драму. – Но у нее совсем другая жизнь. Много… любящих родственников. Вокруг. Рядом…
Сашка запнулась. За прошедшие три дня она звонила маме шесть раз, все время с разными «легендами», как шпион. Дважды говорила с Коневым, один раз – с Аней, дважды молчала в трубку и только один раз осмелилась поздравить маму с наступающим – под видом сотрудницы жилищной конторы.
Мама не узнала ее голоса. Она показалась Сашке оживленной, чуть ироничной, но в целом вполне спокойной и даже довольной, и Сашка, положив трубку, почувствовала смутную тень обиды. Хотя должна была
