Одна из них - Ромм Катерина
– Госпожа Эстель, вы не получали новостей от Вероники? – через несколько дней осторожно поинтересовалась экономка.
– Ах, Маньяна, ты же знаешь, что ей не дают мне писать, – ответила Эстель и передёрнула плечами.
– Да, верно, – согласилась Маньяна и, помолчав немного, добавила: – Значит, вы никогда больше не получите от неё весточки? А если приболеет? А если у неё детки будут? А если…
– Нет, погоди… – перебила Эстель, но не продолжила.
– Её что же, как будто теперь для нас нет? И нас для неё? Я просто не понимаю…
Маньяна смотрела на Эстель и выжидала. Эстель по-прежнему была спокойна, но на лице промелькнуло новое выражение, словно бы она пыталась что-то вспомнить. Промелькнуло – и исчезло.
– Маньяна, не забивай себе голову, – нахмурилась Эстель. – Когда будут новости, Уильям сообщит.
И, вежливо улыбнувшись, она встала из-за стола и удалилась в свою комнату.
* * *За организацию питания в Алилутской тюрьме особого режима отвечала исключительно Маньяна. По большой книге, выписанной для всех государственных учреждений, она каждый четверг выбирала и заказывала продукты на неделю. Рацион был спланирован заранее, машина с доставкой приезжала на следующий день; продукты выгружали в большой кухне, где они передавались в руки поваров. Маньяна лично сверяла по списку, всё ли в порядке. Закончив, она грузила на отдельную тележку продукты, предназначенные для дома на вершине холма, и четверть часа катила её в гору по асфальтированной дорожке. Для особо опасных заключённых и для начальника, когда он был на месте, готовили отдельно.
Но иногда Маньяне всё-таки хотелось разнообразия. Она редко баловала себя: у неё не было потребности в красивой одежде или развлечениях, – но вкусно покушать она любила. Не все сладости и специи были указаны в книге поставщиков; Маньяна не могла заказать в тюрьму редкие фрукты или орехи, баранину и мягкие сыры – да мало ли на что человек хочет потратить честно заработанное жалование? И потому иногда она надевала свою самую приличную куртку гладко зачёсывала седые волосы, брала плетёную корзинку и выбиралась в город. За исключением этих прогулок, Маньяна не покидала территорию тюрьмы.
Воздух Алилута, где аромат цветов смешивался с запахом дорожной пыли, будил в Маньяне нежелательные воспоминания. Она уже не первую дюжину лет жила на этой земле, помнила королеву Венду в молодости, видела революцию, приход новой власти, реконструкцию Алилута… Стоя перед выбором десять лет назад, Маньяна предпочла изоляцию жизни в новом мире, чьи порядки вызывали отторжение, а правители пугали и запутывали своими речами. Маньяна не хотела ничего этого видеть, поэтому нанялась экономкой в тюрьму. Её взяли без проблем, несмотря на «неправильное» происхождение: тихая и неприметная женщина всегда держала своё мнение при себе и после переворота могла похвастаться самой блестящей репутацией, а именно отсутствием оной. Маньяна и не хотела ни во что вмешиваться, полагая, что её время всё равно уже прошло – прошло вместе с Флориендейлом, как длинный сладкий сон; прошло и для неё, и для Эстель. «Моя маленькая королева», – называла её про себя Маньяна и порой готовила для Эстель пирожки и соусы, о которых господин Холланд не догадывался. Это был её последний фронт, и Маньяна защищала его со всей стойкостью и силой духа, которые были ей отведены.
– Маньяна! – окликнула её на одной из улочек Алилута невысокая женщина с кудрявыми волосами и широкой улыбкой.
– Олия! – обрадовалась Маньяна. – Сто лет не виделись.
– Да ты как засела на своей горе, и с концами, – подтвердила Олия.
– Служба, моя дорогая, чего тут скажешь… И как у вас? Как детки?
Торговка тканями огляделась и коротко махнула рукой, предлагая отойти в сторону, чтобы не заслонять прилавок от покупателей. Узкие проулки Алилута не позволяли стоять посреди дороги, сразу получалось столпотворение. Маньяна с Олией прижались к стене между двумя лотками.
– Ох, Олия, знаешь… у нас в последнее время такое, ты не поверишь, – пробормотала Маньяна, когда Олия закончила свой рассказ: дети в порядке, школа, болячки, скоро пойдут в поход. – У нас девочку-то забрали, ну которая в тюрьме выросла, помнишь, я тебе говорила, что у нас такой есть особенный случай?
– Ой, да как же это? А родители? – Олия всплеснула руками. Ничего она, похоже, не помнила.
– Мать у неё только. Она больно убивалась… Ей лекарство выписали. И она чудная какая-то стала… такая, знаешь… будто совсем ничего не чувствует. А девочка, она вроде в школе теперь, но письма ей писать не дают, так и сидим без новостей…
– А как зовут-то? – спросила Олия, но Маньяна только отмахнулась.
Она, конечно, никогда не называла имён. Ей вообще строжайше запрещалось распространяться о том, что происходит в тюрьме, но в те редкие минуты, когда она встречала старых знакомых, удержаться было трудно. Маньяна не видела в этом большого вреда. Она даже хотела попросить Олию написать Веронике письмо. Но не смогла вспомнить название школы.
– Ты не представляешь, как мать-то вся извелась… – она помолчала. – Но я думаю… не давать ей больше лекарства. Не могу смотреть на неё такую, сердце разрывается!
Женщины расстались – одна затерялась в толпе, другая вернулась к лотку с тканями, – а молодой человек, сосредоточенно выбиравший помидоры на соседнем прилавке, продолжал топтаться на месте.
– Ну, вы что-нибудь решили? – не выдержала продавщица. Он, конечно, уже купил у неё перец, лук, тыкву и баклажаны, так что, можно сказать, заслужил её улыбку, но каждый раз так долго и мучительно выбирал, что она уже потеряла всякое терпение. – Они ж у меня все хорошие, все свежие!
– Что? – паренёк вздрогнул. – А… двести грамм жёлтых, пожалуйста.
– Ну слава Ангелу, – выдохнула продавщица. – Как вы обстоятельно подходите к делу, вон аж вспотели!
– Да? – молодой человек вытянул из кармана ярко расшитый платок и промокнул лоб. – А я и не заметил… Большое вам спасибо!
βВ воздухе вкусно пахло цветами, совсем как дома. Было тихо, но издалека доносились короткие птичьи трели, голоса и заливистый смех. Чья-то мягкая рука легла ей на лоб.
– Мари, – прошептала Кассандра.
Просыпаться не хотелось. Она отлично знала, что это не Мари и что дом далеко, и ей порядком надоело терять сознание и приходить в себя в незнакомых местах. Но выбора не было, и любопытство победило. Кассандра приоткрыла глаза.
На краю постели сидела худенькая девочка с неестественно бледным лицом и раскосыми глазами. Её тёмные локоны были собраны в тугую причёску на затылке, на голове – белая повязка. Девочка казалась такой воздушной и тоненькой, что Кассандра не дала бы ей больше двенадцати лет, если бы не лицо – оно было совсем взрослым.
– Очнулась? Давай я открою окно, – сказала незнакомка, встала с постели и отодвинула штору, впуская безжалостно яркий свет. Кассандра снова зажмурилась. – Извини, – ласково произнесла девочка. – Свет режет глаза поначалу, но это быстро проходит. Сейчас привыкнешь.
– Где я? – спросила Кассандра.
Она лежала на жёстком матрасе в тесной комнате. Ещё полдюжины кроватей стояли так близко друг к другу, словно между ними вовсе не было проходов. Посередине кое-как вклинилась узкая дверь, и в двух фанерных стенах угадывались окна, а точнее – дыры, затянутые двумя слоями ткани, светлой и тёмной.
Затаив дыхание, Кассандра ждала ответа на свой вопрос. Она надеялась, что угадала. Но девочка замешкалась, словно не хотела говорить.
– Погоди… я позову командира.
– Нет, стой! Тебя как зовут?
– Нириаль, – сказала девочка, останавливаясь в дверях.
– Нириаль, – медленно повторила Кассандра.
Странное, необычное имя. То ли она слишком расслабилась, то ли просто устала гнаться по лесу за эфемерным решением своих проблем, потому что вдруг выпалила:
– Вы ведь ливьеры, да?
Пауза. Ощущение было, будто она снова падает в реку с уступа, вот только на этот раз Кассандра сама добровольно бросилась вниз. Нириаль молчала, внимательно глядя на неё, и Кассандра горячо продолжила:
