Империя мертвецов - Ито Кэйкаку

– Барнаби! – крикнул я, отступая. – Хватит геройствовать, возвращайся!

Вытянув руку с пистолетом, я начал палить наудачу. После четвертого выстрела Барнаби, тяжело дыша, ввалился обратно в приемную. Потеряв свою цель, мертвецы застыли на месте, подняли головы, будто прислушиваясь, и молча скользнули на свои исходные позиции.

А что, неплохая охранная система! Омертвлять людей, способных сражаться на одних рефлексах, и привязывать их к конкретному пространству, чтобы они не реагировали больше ни на кого. Раз они не покидают свой пост и нападают на всякого, кто входит в зал, то и о системе распознания «свой-чужой» заботиться не надо. А в таком случае больше места остается под боевые некрограммы. Идеальные боевые машины.

– Это… мертвецы нового типа? – пробормотал Ямадзава, ни к кому не адресуясь, но я все же ответил ему.

– Их создают с грубым нарушением международных этических норм. Технология предполагает постоянное стимулирование центров, отвечающих за восприятие боли, чтобы максимизировать производительность движений. Они живут в бесконечной агонии. В адских мучениях.

Разумеется, я придумал эту сказку специально для японского правительства. Если честно, понятия не имею, что происходит внутри умертвия. Технически такое не исключено, и я решил, что в моей ситуации продуктивнее всего апеллировать к эмоциям слушателя, а чужая боль в этом отношении работает безотказно. Если, конечно, собеседник признает объект спекуляции за своего. Я все же взял на себя смелость предположить, что в стране, только что прошедшей через гражданскую войну, прием должен сработать, и не прогадал.

– Асуры[37]…

Не знаю, что за слово употребил Ямадзава, но смысл уловил.

– Нельзя наводнять мир подобными созданиями, – прочувствованно солгал я, и мой японский коллега кивнул.

– «Вопрос не в том, могут ли они рассуждать или могут ли они говорить, но в том, могут ли они страдать», – неожиданно для меня процитировал он Бентама, присел и стал набирать в грудь воздух. За его спиной выпрямился отдышавшийся капитан.

Одновременно с оглушительным боевым кличем Ямадзава оттолкнулся от пола и с саблей наголо влетел в зал. Мертвецы уловили движение и повернули головы. Похоже, японец решил игнорировать одного из них и полностью сосредоточиться на втором. Зато первым занялся подорвавшийся с места Барнаби.

Сабля мертвеца без раздумий приняла самоотверженный удар… и лезвия вгрызлись друг в друга. На миг время остановилось, и в этом застывшем мгновении сабля Ямадзавы медленно, но верно опускалась все ниже. Отсеченное лезвие мертвеца взвилось в воздух, а удар японца обрушился ему на голову. Второе оружие умертвия торчало у Ямадзавы в боку, но он плевать на него хотел. Его рука не дрогнула и рассекла мертвеца пополам.

Тем временем Барнаби, который набросился на второго стражника, схватил своего противника за правую руку прямо вместе с саблей. Вывернул ее и изо всех сил оттолкнулся от пола. Гигантская туша взмыла в воздух. В левую руку мертвеца, нацелившуюся было Барнаби в бок, воткнулся обломок клинка, который отсек Ямадзава, и ее траектория изменилась. Приземлившись, мой приятель руку не выпустил. Не обращая внимания, что мертвецу при падении переломило спину, Барнаби снова направил всю свою бережно лелеемую массу в воздух. Не поведя даже бровью на душераздирающий скрежет, он второй раз вывернул плечо противника. Громко хрустнуло, и Барнаби вырвал руку своего врага прямо из сустава. Липкая кровь протянулась нитями за ней вслед, а вояка тем временем отобрал у руки безвольно повисшую саблю. Попытался воткнуть ее поваленному мертвецу в грудь, но тот отбил удар вторым клинком, вскочил на ноги движением, которое явно превосходило возможности человеческих суставов, скользнул капитану за спину и нанес оставшейся рукой чудовищный удар. Барнаби, развернувшись, в последний миг успел парировать, но равновесие потерял и подался вперед на пару шагов. Вытянутая рука мертвеца на миг, дрожа, зависла в воздухе, а затем он повалился на пол.

Я разрядил последний патрон «Уэбли» прямо ему в затылок.

– Эй! – Барнаби разъяренно впился в меня налившимися кровью глазами.

Пожалуй, лучше умолчать, что решив, что по мертвецу я все равно промажу, на этот раз я целился в него.

Ямадзава, который рассек своего противника до груди, подался назад – и сабля мертвеца вышла из его тела. Я бросился было к нему, но он отмахнулся:

– Органы уклонились от удара.

Эти слова повергли меня в недоумение.

А в центре зала, в котором теперь лежало два трупа, безмолвно глядела на все это безобразие похожая на ежа металлическая полусфера.

Послышался щелчок.

Пока я останавливал Ямадзаве кровь, чьи-то невидимые пальцы будто нажали на один из торчащих из полусферы гвоздей, и, подняв голову, я заметил, как тот поднимается обратно.

Щелчки продолжились, и внутрь механизма каждый раз погружалась новая игла. Одновременно зашуршала бумага и закрутился цилиндр в основании полусферы. Бледный как полотно Ямадзава кивнул, и я спешно закончил перевязку.

Огромный пишущий шар[38] самостоятельно пришел в движение. Такие аппараты с поршневыми клавиатурами на полусфере предшествовали печатным машинкам квадратной формы, но их еще не настолько вытеснили с рынка, чтобы они считались редкостью. Разумеется, в обычных пишущих шарах ни о каком автоматизме речи и не шло.

На выпущенном листе значилось: «Welcome»[39].

Я с трудом подавил желание оглянуться по сторонам и сосредоточил все свое внимание на шаре. После небольшой паузы клавиши снова начали опускаться:

«Представьтесь», – появилось на новой строке. Барнаби пристроился рядом и смотрел на чудо техники с недоумением ребенка. Я же положил палец на клавишу «J», но затем передумал и нажал на «W». Потом «A», затем, немного поколебавшись, вместо «T» выбрал «L». S, I, N, G, H, A, M.

«Уолсингем», – набрал я.

Несколько секунд пишущий шар молчал, а затем написал: «Какая встреча спустя двадцать лет».

«YES»[40], – дрожащими руками ответил я, и у меня появилось еще несколько секунд на размышления. Двадцать лет назад произошли события в Трансильвании. Ван Хельсинг и Сьюард уничтожили королевство мертвецов.

«Пари окончено. Я победил», – написал шар.

Я глубоко вдохнул и молча набрал следующее послание. Барнаби с Ямадзавой неотрывно следили за моими пальцами.

«THE ONE»[41].

Пишущий шар как будто задрожал под моими руками, но это, должно быть, мне просто показалось. Так или иначе, он не стал уточнять, вопрос это или утверждение, а попросту проигнорировал мою запись.

«Мой скромный презент».

У дальней стены послышалось шипение пара, и часть ее раскрылась. За отъехавшей вниз панелью размером с планшет для рисования оказался прямоугольный альков. А внутри – черный ящичек кубической формы раза в два меньше по объему, чем его вместилище. Барнаби вытащил его. Пять граней, исполняющих роль крышки, заскользили вверх, и он поспешно поставил коробочку на пол. Мы окружили таинственный предмет, а капитан снова взялся за крышку и на этот раз ее снял. Ящик был до отказа заполнен прямоугольными карточками. Толстые пальцы моего напарника с большим трудом вытащили одну, он осмотрел ее на свет. По размеру как перфокарта, но месиво из проколов выглядело так, как будто кто-то выпустил по ней очередь. Барнаби явно хотел попробовать карточку на зуб, но я его остановил.

Пишущий шар снова пришел в движение.

«Япония мне больше не нужна. Наш контракт с правительством истек».

В голове точно вспыхнул электрический разряд. Это «Записи Виктора», только в перфокартах!

«Что ж, передавайте Уолсингему привет, доктор Ватсон».

Я, мягко говоря, удивился, и тут прямо передо мной щелкнуло металлическое крепление, и все клавиши шара разом опустились, будто сомкнулись объятья «железной девы». Поршни медленно подняли их в исходное положение, но на основании «гвоздей» застыла темноватая жидкость. Я тут же отпрыгнул и закрыл лицо руками, приготовившись к взрыву, но, как ни странно, ничего не произошло. Когда я набрался смелости выглянуть сквозь пальцы, то липкая жидкость уже начала капать на пол, образовав черную лужу.