Терри Гудкайнд - Вера Падших
– Знаешь, твой отец пошел к шлюхам. Уверена, что именно за этим он и ушел. К шлюхам. Может, ты еще слишком мала, чтобы понять мои слова, но я хочу, чтобы ты знала и никогда не доверяла ему. Он дурной человек. Я не стану его шлюхой. А теперь оставь свое занятие и пошли со мной. Я иду к моим друзьям. Пора тебе подключаться и начинать интересоваться нуждами других, а не только собственными.
В доме, куда привела ее мать, сидели несколько мужчин и женщин и о чем-то серьезно беседовали. Когда они вежливо спросили об отце, мать Никки резко ответила: «Он ушел на работу или к шлюхам. Уж не знаю, чем именно он занимается, но повлиять не могу ни на то, ни на другое». Несколько женщин успокаивающе коснулись ее руки, говоря, что понимают, насколько тяжела ее ноша.
В другом конце комнаты молча сидел мужчина, глядевший на Никки зловеще, как сама смерть.
Мать быстро забыла об отце, целиком погрузившись в рассуждения о тяжелом положении простых горожан. Люди страдали от голода, травм, болезней, отсутствия ремесла, безработицы. У многих была куча детей, которых нужно прокормить, старики, за которыми нужен уход… Нет одежды, крыши над головой – и прочее, прочее, прочее. Все это так пугало!
Никки всегда беспокоилась, когда мать заявляла, что так больше продолжаться не может и нужно что-то делать. Ей очень хотелось, чтобы кто-нибудь поскорее что-то предпринял.
Девочка слушала, как друзья матери говорят о дурных нетерпимых людях, которые питают ненависть к обездоленным, и боялась стать такой же дурной и ужасной. Никки не хотела, чтобы Создатель наказал ее за то, что у нее холодное сердце.
Мать с друзьями долго повествовали о своих глубоких переживаниях, причем каждый высказавшийся исподволь поглядывал на мрачно восседающего у стены человека, а тот следил за всеми темными настороженными глазами.
– Цены на товары просто удручающие, – сказал мужчина с тяжелыми веками. Он сидел, скорчившись на стуле, как кучка грязной одежды. – Это нечестно. Не следует позволять торговцам поднимать цену, когда захотят. Герцог должен что-то предпринять. Король ведь к нему прислушивается.
– Герцог… – протянула мать и отпила глоток чая. – Да, я всегда считала герцога человеком, симпатизирующим нашему делу. Полагаю, его можно убедить ввести соответствующие законы.
Мать глянула поверх позолоченной каемки на сидящего у стены мужчину.
Одна женщина сказала, что уговорит мужа поддержать герцога. Другая предложила написать письмо в поддержку этой идеи.
– Люди голодают, – произнесла морщинистая женщина, когда разговор увял. Остальные согласно забормотали. – Я каждый день это вижу. Если бы только мы могли чем-то помочь несчастным!
Еще одна женщина встрепенулась, как клуша, готовая снести яйцо.
– Просто ужасно, что никто не хочет брать их на работу, когда работы кругом полно!
– Знаю, – кивнула мать, цокнув языком. – Я уговаривала Говарда до посинения. Он нанимает только тех, кого хочет, а не тех, кто больше всего нуждается в работе. Это позор!
Остальные ей посочувствовали.
– Это неправильно, что у немногих есть куда больше, чем им нужно, а у большинства – почти ничего, – сказал мужчина с тяжелыми веками. – Это аморально.
– Человек не имеет права жить ради себя самого, – поспешно вставила мать, отщипывая кусочек пирожного и косясь на мрачного мужчину у стенки. – Я постоянно твержу Говарду, что самопожертвование – высочайший моральный долг человека и единственная причина его появления на этом свете. В этой связи, – провозгласила мать, – я решила пожертвовать на наше дело пять тысяч золотых крон.
Присутствующие восхищенно заахали, благодаря мать за ее щедрость. И дружно решили, искоса поглядывая в другой конец комнаты, что Создатель вознаградит ее в следующей жизни. Затем принялись обсуждать, как много они теперь смогут сделать, чтобы помочь обездоленным.
Наконец мать повернулась к Никки, некоторое время смотрела на нее, а потом сказала:
– Полагаю, моя дочь уже достаточно взрослая, чтобы учиться помогать другим.
Никки сидела на краешке стула, счастливая от того, что ей наконец предоставляется возможность тоже принять участие в благородном деле. Будто сам Создатель указал ей путь к спасению.
– Я с удовольствием буду творить добро, матушка.
Мать вопросительно глянула на мужчину у стенки.
– Брат Нарев?
Мужчина растянул губы в странной улыбке. Глубокие складки пролегли вдоль крыльев его носа к краешкам губ. В этой улыбке не было веселья, как и в его темных глазах под густыми пегими бровями. На нем был грязный балахон и скуфья цвета запекшейся крови. Над ушами из-под наполовину прикрывавшей лоб скуфьи торчали вьющиеся волосы.
Потирая пальцем подбородок, он заговорил – и от звучания его голоса задрожали чашки.
– Итак, дитя, ты хочешь стать маленьким солдатом?
– Ну… нет, сударь. – Никки не понимала, какое отношение имеет солдатская служба к тому, чтобы творить добро. Мать всегда говорила, что отец пособник мерзких людей, солдат. Она говорила, что солдаты хотят одного – убивать. – Я хочу помогать нуждающимся.
– Именно это мы и пытаемся делать, дитя. – Жуткая улыбка будто приклеилась к его лицу. – Все мы – солдаты братства. Братства Порядка, или Ордена, как мы называем нашу маленькую группу. Солдаты, сражающиеся во имя справедливости.
Казалось, все стесняются смотреть ему в лицо. Бросят быстрый взгляд – и снова отводят глаза, а потом – снова быстрый взгляд. Будто его лицо – лекарство, которое нельзя принимать сразу, а нужно попивать мелким глотками, как горячую противную микстуру.
Взгляд матери заметался по сторонам. Глазки бегали, как тараканы от веника.
– Ну конечно, брат Нарев. Единственный род солдат, достойный существования, – солдаты милосердия. – Она заставила Никки встать и выпихнула ее вперед. – Никки, брат Нарев – великий человек. Брат Нарев – верховный жрец Братства Ордена, древней секты, творящей волю Создателя на этой земле. Брат Нарев – колдун. – Она улыбнулась жрецу. – Брат Нарев, это моя дочь, Никки.
Мать подтолкнула Никки к «брату», будто вручала ее Создателю. В отличие от всех остальных Никки не могла оторвать взгляда от его глаз. Никогда она не видела таких глаз. В них ничего не было, кроме темной холодной пустоты.
– Рад с тобой познакомиться, Никки. – Он протянул руку.
– Сделай книксен и поцелуй руку, дорогая, – подсказала мать.
Никки присела и поцеловала костяшки пальцев, старясь не коснуться губами паутины синих вен, покрывавших тыльную сторону волосатой ладони. Белые костяшки оказались холодными, но не ледяными, как она боялась.
– Добро пожаловать в наше сообщество, Никки, – произнес он глубоким рокочущим басом. – Я знаю, что под чутким руководством твоей матери ты исполнишь волю Создателя.
