Сергей Волков - Чингисхан. Повелитель страха
Темуджин молчал.
Люди вокруг зашевелились. Кто-то негромко засмеялся, кто-то отчетливо произнес:
– Слаб этот Темуджин против своего отца. Тот бы не стерпел, когда оскорбляют его мать. Может он, и правда не Есугеева семени?
Мальчик поднял голову и сквозь спутанные волосы посмотрел в выпученные глаза Таргитай-Кирилитуха. Вновь воцарилось молчание, нарушаемое лишь треском еловых поленьев. Темуджин шагнул вперед и изо всех сил ударил ногой по серебряной тангутской чаше с кумысом. Белая жидкость залила кушанья, с шипением растеклась по земле.
– Ты не родич мне! – крикнул Темуджин. – Ты – трусливый пес, лающий только когда рядом нет волков! Обманом захватил ты все, что по праву принадлежит мне и семье моей! Мой прадед Хабул…
Хан не дал ему договорить. Зарычав, Таргитай-Кирилтух вскочил, выдернул нож из деревянного блюда и, наступив в миску с творогом, бросился к мальчику. Темуджин попытался сопротивляться, но где было десятилетнему мальчику справиться с взрослым мужчиной? Таргитай легко опрокинул его, свалил на землю, поставил ногу в тяжелом сапоге на грудь.
– Волчонок! Я вырежу тебе печень и скормлю ее собакам! Я выну твои легкие и брошу их стервятникам! Я вырву твое сердце, съем его – и больше не будет никакого Темуджина!
Он занес руку с ножом над головой мальчика – но замер, потому что ветер донес от крайних юрт тревожные крики. Следом послышался конский топот и в костровой круг влетел взмыленный серый жеребец. Со спины его на землю упал шаман Мунлик. С трудом подняв обветренное лицо, он закричал Таргитай-Кирилтуху:
– Остановись! Страшная опасность угрожает тебе, хан!
В следующий миг все тело шамана скрутила судорога. Перевернувшись на спину, он начал кружиться, вздымая ногами пыль и выкрикивая слова:
– Вечное Синее небо! Предки наши! Духи земли и воды! На священной горе Бурхан! Говорили мне!
– Пророчество, пророчество! – зашептались в толпе. Таргитай-Кирилтух опустил руку с ножом, однако не спешил снимать ногу с груди Темуджина. Мальчик, задыхаясь, пытался сдвинуть ее, но силы окончательно оставили его.
На покрытых запекшейся коркой губах шамана выступила пена. Не переставая вертеться на земле, он ударил раскрытыми ладонями в пыль – как в бубен.
– Они говорили! Кто прольет священную кровь потомка Хабул-хана! Будет навеки проклят! И род его пресечется! И смерть настигнет его в тот же миг! Так говорило Вечное Синие небо! Так говорили предки! Так говорили духи земли и воды!
Шаман захрипел, согнулся пополам, обнял колени руками и замер. Поднятая им пыль медленно оседала, толстым слоем покрывая его неподвижное тело. Вдова Амбагая поднялась с места и просеменила к старику. Упав перед ним на колени, она что-то горячо зашептала, сжимая обеими руками висящую на груди амулетницу. К ней присоединились несколько старух. Они подняли впавшего в забытье шамана и унесли в ханскую юрту.
Таргитай-Кирилтух выругался и с досадой отшвырнул нож. Он стоял над Темуджином, как медведь-шатун над олененком и злая усмешка кривила его рот.
– Что ж, я не стану проливать кровь этого волчонка. Вечное Синее небо будет довольно, – проговорил хан и дернул себя за бороду. – Принесите кангу!
В собравшейся у костров толпе кто-то вскрикнул, женщины заплакали. Все знали: колодка-канга – это хуже честной и быстрой смерти. Это позор, это мучения, и лишь потом – неизбежная гибель от голода и жажды.
Нукеры подняли Темуджина. Его руки и голову всунули в отверстия между двух потемневших от времени досок. Таргитай-Кирилтух самолично затянул мокрые кожаные ремни. Когда кожа высохнет, ремни сожмутся и снять кангу можно будет только с помощью остро заточенного ножа. Наказанный таким образом человек не может самостоятельно есть, пить и спать.
– Отпустите его! – приказал хан.
Пошатываясь – тяжелая канга тянула к земле – Темуджин обвел безумным взглядом лица стоящих вокруг него людей и плюнул на толстый живот Таргитай-Кирилтуха, обтянутый китайским шелком. Тот захохотал, уперев руки в бока.
– Да ты не волк, ты верблюд! Ступай в степь, там твое место. Эй, монголы! Своею ханской волей под страхом смерти я запрещаю давать Темуджину, сыну Есугея, питье и пищу, а так же оказывать всяческую помощь!
Нетвердо ступая, мальчик прошел сквозь расступившихся людей, и вскоре селение осталось позади. Перед ним лежала ночная степь. Было холодно, ветер шумел бурьяном. Над головой мальчика высыпали крупные звезды, где-то лаяла лисица-корсак.
– Вечное Синее небо, не оставь мою мать и братьев!.. – прошептал Темуджин.
Не разбирая дороги, он двинулся в темноту…
– Э, Артамон? Ты спишь, что ли? – Витек трясет меня за лечо.
– Все… все нормально! – я наливаю себе рюмку водки, выпиваю без тоста. Все же страшно жить вот такой, двойной жизнью – здесь и там, в прошлом…
– Пугаешь ты меня, – качает головой Витек.
– Я сам себя пугаю – смеюсь я.
Юный Темуджин с колодкой на шее уходит куда-то в сторону, растворяется.
– Может тебе к врачу надо?
– Точно…
Встаю из-за стола.
– Ты куда? – пугается Витек.
– К врачу.
– Не, ну серьезно?
– Если серьезно, то умыться.
– Хочешь, я с тобой пойду? – проявляет ненужную заботу Витек.
– Я справлюсь. Честно! – улыбаюсь я, прижав руку к груди, в знак благодарности.
Проходя мимо компании тех самых непонятных мужиков, я случайно задеваю стул одного из них.
– Э, слепой, что ли? – не оборачиваясь, грубо рычит на меня человек в сером пиджаке.
– Зрячий, – огрызаюсь я.
– Поговори еще, – угрожающе ворчит он и поворачивается. Мы несколько секунд смотрим друг на друга.
Так не бывает. В смысле – не бывает таких совпадений. Лицо мужика украшает свежий багровый шрам, наискось пересекающий лоб. В глазах вспыхивает злоба и ненависть. Он тянет ко мне синие от татуировок скрюченные руки.
– Вот и встретились, фраерок! Казань – город маленький.
Его приятели – или как там, у блатных говорят? Кореша? – молча, встают и быстро окружают меня. На нас еще не обращают внимания, но я знаю – это ненадолго. Он тоже здорово пьян, сильнее, чем я, и ему хочется возмездия. Все ясно, это будет не просто драка. Наверняка у них и ножи есть…
– Угол, – басит один из обступивших меня блатных. – Айда на воздух! Тут кипишить скучно.
«На воздух» – это значит на улицу. А в зале Витек и неоплаченный счет. В голове появляется некий план, простой и вроде бы исполнимый.
– Давайте так, – я точно со стороны слышу собственный голос, дрожащий и срывающийся. – Через пять минут мы встречаемся внизу. Идет?
– Ни хрена! – рычит Угол. – Оленей нашел? Давай, давай, на выход!
Все, время разговоров закончилось, пора действовать. Послушно поворачиваюсь, делаю шаг и сдергиваю с соседнего стола, за которым сидят две солидные семейные пары, скатерть вместе с посудой и бутылками. Грохот, звон, крики! Толкаю Угла в грудь, он падает. Я перепрыгиваю через него и бегу к нашему столику, сигналя Витьку:
