Юрий Никитин - Стоунхендж
— Ну, не целиком... Его писали так долго, что мне надоело заглядывать через плечо. А вот тьму подобную встречал. И не только в Египте.
— А чего ж ее зовут египетской?
— А тогда только в Египте было трое-четверо грамотных. Ты бы слез. Скакать через лес в таком тумане — это даже коню шею сломать.
Они пошли пешком, ведя коней в поводу. Яра держалась позади.
Олег наткнулся на валежину, что перегородила дорогу, нырнул под нее и пропал. Томас на всякий случай потыкал в дерево копьем, но оно, к его удивлению, не вцепилось зубами, не ударило хвостом, вообще не ответило. Это оказалось в самом деле простое дерево... или же нечто, что очень хорошо прикидывается деревом.
— Эй, ты скоро там?
— Иду, — сказал Томас твердо. — Только ты знаешь, куда идти?
— Здесь перекресток. Решим.
Сзади ощутил дыхание крупного зверя. Развернулся, как ужаленный, молниеносно выдернул меч. Из тумана торчали широко раздутые ноздри коня Яры. Женщина угадывалась рядом. Томас ощутил ее по неуловимому запаху трав.
— Пресвятая Дева! — сказал Томас с сердцем. Подумал зло, что надо в первом же селении оставить женщину с такими лиловыми глазами. Наверняка ведьму. Чачар везли с собой почти до самого Константинополя, натерпелись, могли бы научиться не связываться в дороге с женщинами...
Снова подпрыгнул, когда внезапно из белого клубка высунулись пальцы, цапнули за руку. Голос невидимого калики проревел прямо над ухом:
— Перекресток... Три дороги перед нами. И еще одна — назад.
— Ну и что? — сказал Томас подозрительно. — У нас одна дорога! На северо-запад. Правда, я здесь его не отыщу.
— Я-то отыщу...
В руке калики блеснула монетка. Он швырнул ее высоко вверх, она пропала в тумане. Томас ждал долго, монета словно растворилась в вязком воздухе. Они с каликой сделали еще два осторожных шага вперед, и тут монета шлепнулась в подставленную ладонь.
— Ловко, — сказал Томас с восторгом. — Я с тобой играть не сяду!
— Налево. — Калика мельком взглянул на монету.
Томас послушно повернул, лишь затем завопил запоздало:
— У тебя и деньги стали языческими оберегами?
Олег хитро сощурился:
— Ага. Что делать будешь? Больше не возьмешь деньги в руки? Ты прав,
деньги — зло.
— Зло, — ответил Томас сердито, — когда их мало. Или когда вовсе нет. Но я не поддамся на твои языческие штучки!
— Все равно на деньги будут загадывать.
— Не будут. Христиане — другой народ.
— Ты же сам сказал, что там лучшие умы. Они могут просчитать каждый шаг. Работают по строгой логике.
— Но... могут просчитать, что ты додумаешься подбросить монету!
— Могут. Но чтобы все умы сказали точно, что выпадет...
— Все-таки пятьдесят на пятьдесят.
Олег хмуро улыбнулся:
— А мы вскоре подбросим монету еще. И еще.
Они двигались, облепленные вязким туманом, как в овсяном киселе, прощупывали каждый шаг. Впереди послышались беззаботные крики птиц, даже кони приободрились.
Из тумана вышли внезапно. Томас вздохнул облегченно, глаза были большие. Таких туманов не знавал даже в Лондоне.
Он провел рукой по крупу коня, покрытому крупными каплями влаги.
— Сэр калика, я весь мокрый.
— Остановимся обсушиться? — предложил Олег.
Рыцарь оглянулся на женщину. Мокрое платье так дразняще обрисовывало ее развитую фигуру, что у него пересохло во рту и ослабели колени. Силен Сатана, мелькнуло у него в голове. Но и воины Христовы должны быть сильны. Его желание — желание всего лишь бренного тела. А тело — это ножны для его двуручного... а черт, что лезет в голову... двуручного меча его духа. Покинув ножны, меч может совершить больше дел, чем покоясь в ножнах. Так и дух его, покинув тело, совершит еще больше... Гм... Но и сейчас дух должен владеть телом, обуздывать!
— Еще чего! — выдавил он с трудом. — Не зима... Обсохнем на ходу.
Когда кони добрели до ключа, что бил из-под корней старой-старой сосны, расколотой надвое молнией, Томас все же сдался.
— Привал всему войску! Кони не люди, им передохнуть надо.
Ключевая вода, вызванная ударом стрелы Перуна, грома, как говорили волхвы, вкусно пахла свежей хвоей, травами, от холода ломило зубы.
Олег сбросил шкуру, ополаскивался. Томас уважительно смотрел на могучее тело язычника. Ни капли жира, весь из тугих жил, прокаленный зноем и исхлестанный северными ветрами. Двигается неторопливо, устало, он все время выглядит усталым, словно постоянно держит на плечах целую гору. Сердце щемит от жалости: так хочется помочь — обратить в истинную веру!
— Где, говоришь, — обратился он к Яре, — твоя родня?
— У полабов, — повторила она терпеливо. — Это еще недели две, если ползти так, как мы сейчас.
Томас издал тихий стон. Олег вытерся, крикнул бодро:
— И ни одного замка по дороге! Пропадешь, как свей без масла...
— Без замков худо, — признался Томас. — Я не знал, что отсюда до самой Британии земли покрыты деревьями, как вепрь щетиной. Нас везли к сарацинам морем, по окружной дороге. Хоть небо видели.
— Потому тут все из бревен, — пояснил Олег. — Даже курятники. А уж терема, сторожевые башни, крепости и крепостицы... Самые укрепленные называются кремлями. Этих кремлей здесь больше, чем муравьиных куч.
— От степняков?
— От них.
Томас покрутил головой.
— Как они вообще не смели все веси мирных земледельцев — ума не приложу.
Олег криво улыбнулся.
— Сэр Томас... Когда-то здесь степняки царствовали безраздельно. Какой потребовался переворот, чтобы ссадить их с коней на землю! Теперь ковыряют землю. И постепенно отодвигают кочевников дальше. К краю земли. Пока не столкнут.
— Понятно, — сказал Томас. — Cлезай, мол, с коней — власть переменилась? Молодцы против овец, а против молодца сами рак-рыба!
Глава 12
Лес был тих, ветерок спал. Изредка вскрикивала во сне птичка, Томас слышал, как опал с ветки лист и, задевая за ветки, медленно опускался в темноте, словно плыл в теплой воде.
Он сидел, поставив огромный меч между колен. Не потому, что ожидал нападения, просто оружие всегда придает уверенности. Без оружия чувствует себя голым, так он объяснял, это звучало мужественно-красиво и чуть иронично по отношению к себе. Это всем нравилось, на самом же деле с мечом в руках и в железном панцире он становился вроде бы выше ростом и шире в плечах. А главное, чувство собственного достоинства выпрямлялось, как под дождем увядший цветок.
Над вершинами деревьев поднялась луна. Томас зябко передернул плечами, перекрестился. Луна — солнце мертвецов, вампиров и всякой нечисти. Холодная, злая, светит призрачно, ей поклоняются воры и разбойники.
