Дункан Мак-Грегор - Конан и призраки прошлого
— Через него я проникну в самые глубины прошлого! Туда, куда сейчас даже мне нет дороги! Я все проверил по своему магическому кристаллу. Мне подойдет либо он, либо… ты, государь. Но тебя я не смею и просить об этом.
— Что может сделать для тебя Паллантид? — продолжал допрос маг.
— Живой — ничего.
— Так ты решил его умертвить?
— Ну да, — легко согласился меир. — Иначе нельзя.
Конан, коего уже переполняла ярость, наконец не вытерпел. Он выхватил меч и, больше не желая ничего выяснять, со всего маху опустил его на голову Слуги Прошлого. Тот взвизгнул; пытаясь защититься, он заслонился магическим кристаллом, который не выпускал из рук. Клинок со звоном врезался в камень и осколки посыпались на ковер, сверкая и тотчас угасая. По комнате пронесся темный, полный песка ветер, обдавая людей смертным холодом; меир позеленел; простирая руки к Конану, он силился что-то сказать, но ни звука не вырывалось из его кривого рта. Пелиас, встав рядом с королем, с изумлением наблюдал, как исчезает, растворяется в воздухе нелепая фигура Слуги Прошлого. То же и осколки магического кристалла: они словно капли воды всасывались в ковер, не оставляя после себя и следа. Через несколько мгновений все было кончено. В комнате остались только Конан, опустивший меч, и маг.
— Ты убил его, мой господин… — пробормотал Пелиас, глядя на место, где только что стоял меир Кемидо.
— Я?
— И правильно сделал.
Глава 11
Стрелок очнулся на рассвете. Некоторое время он лежал неподвижно, боясь дышать, так как с каждым вздохом грудь его пронзала резкая боль. Затем он приподнялся, оглядел храпящих своих собратьев, лица которых в полумраке казались серо-желтыми, словно неживыми. Драка в кабаке, если и подорвала их здоровье, то уж никак не поколебала сон: как всегда он был крепок и спокоен, чему Этей давно завидовал. Сам он спал плохо — тени прошлого не оставляли его, мучили всякую ночь; в кошмаре погружался он в забытье и в кошмаре пробуждался. Потом приходила боль. Как сейчас…
Он попытался встать. Истерзанное тело отказывалось повиноваться, к тому же под коленями его вздулись огромные волдыри, кои стрелок, обнаружив только теперь, с проклятьями проколол булавкой, чуть не визжа от боли. Слава Митре, его прежние постоянные посетители — Белит, Гарет, и белоглазая — сгинули в неведомых глубинах его памяти, растворились, обратились в прах. Как ни странно, Этей почувствовал искреннее облегчение, избавившись от них. А вот судорога, уходя, возвращалась вновь. Стрелок уже ощущал ее как живую, ибо она мучила его с явным наслаждением — так Пантедр изгалялся над своей жертвой прежде чем прикончить ее…
Как далёко от него то время, когда он был молод, красив и беспечен! Тело его, тогда еще свободное от дрянных болезней, налитое буйной силой, привлекало немало красавиц — пышных и стройных, юных и не очень… В то время он смотрел на них, смеясь. А ныне? Сила — осталась, внешний вид почти не изменился, разве что приглядевшись можно обнаружить сеть тонких морщин, покрывших некогда свежее лицо… Но внутри… Нет, он даже не был болен — скорее, мертв. Что еще держало его на ногах? Что помогало удерживать на губах дурацкую ухмылку, подыгрывая лицедеям? И никто, никто не догадался… ни о чем…
Приступ скрутил стрелка как всегда неожиданно. Но на сей раз, не вытирая слез, ручьем текущих по щекам, он улыбался. Ибо пришел наконец тот день, когда свершится месть, а по сравнению с этим все — вздор. И корчась на грязной соломе от страшной ломоты в костях и мышцах, и вонзая булавку в раскаленную от муки плоть, и содрогаясь от спазмов в груди, и давясь блевотиной — он улыбался. Глаза его видели сейчас лишь одну картину: стрела с отравленным наконечником со свистом пролетает через площадь и с тихим, хлюпающим звуком, который не услышит никто, кроме убийцы и жертвы, втыкается в мощную шею… Да, он решил целить именно в шею. Варвару вполне может приспичить облачиться в крепкую кольчугу, напялив сверху камзол, и тогда он останется жив, а сие допустить нельзя. Поэтому — в шею. Не забыть бы намазать на наконечник стрелы яд. Здесь, в повозке, под доской, у Этея давно спрятана крошечная склянка со смертельной жидкостью. Варвару повезло — он умрет сразу. Стрелок сам видел, как мгновенно отлетает душа человека на Серые Равнины после того, как этот яд проникнет в поры. Что ж, пусть хотя бы так.
Теперь остается только дождаться, когда повозки отправятся к площади. Там, в суматохе, он и достанет свою склянку… А пока — спать. Вернее, закрыть глаза и ждать пробуждения собратьев. Время есть. Немного, но есть.
* * *На чистом, ровного голубого цвета небе не было видно ни облачка. Громадный светло-желтый шар поднимался медленно, величаво, озаряя и согревая живыми лучами землю. С юга плыл легкий ветерок, такой теплый и нежный, словно посланный самим Митрой на великий аквилонский праздник.
Улицы гудели. Со всех концов Тарантии, из своих жилищ, из кабаков и постоялых дворов люди шли к площади. Огромное поле за южной стеной города уже было оцеплено гвардейцами; ряды базара по краям его постепенно заполнялись торговцами, коих пропускали по специальным медным дощечкам — к началу праздника их товары должны были быть проверены полностью; балаганы стояли пока в стороне, лицедеи вяло переругивались, позевывали, и то и дело бегали к ручью отпиваться после неумеренных возлияний прошлым вечером.
Дождавшись, когда собратья вылезут из повозки на свежий воздух, Этей достал ворох стрел, к которым Велина уже привязала разноцветные ленты, придирчиво перебрал их, и наконец, руководствуясь какими-то лишь ему известными соображениями, вытянул одну. Дрожь пробежала по его телу, но рука была тверда как обычно. Причмокнув, он с одобрением и нежностью провел пальцем по гладкой поверхности стрелы. Потом не спеша просунул в щель меж досками самый кончик сабли, что глоталась беспрестанно во время представлений то Куком, то Лакуком, и нашарил там склянку. Плоская, прозрачная, величиной всего в одну фалангу его большого пальца, она оказалась доверху наполнена какой-то темнокоричневой жидкостью. Держа ее в десяти ладонях от себя, он ногтем, с величайшей осторожностью вытащил плотно скрученную, промасленную тряпочку, служившую пробкой; в нос ему сразу ударил пренеприятный запах и стрелок, выругав себя за забывчивость, а Нергала за коварство, отбросил пробку и свободной рукой зажал нос. Теперь надо намазать ядом наконечник стрелы, но как это сделать? Поставить склянку на пол он не мог — дно было выгнутым, так что ее можно было только положить, а как же положить без пробки?
