Ольга Голутвина - Крылья распахнуть!
Но вот что-то живое, крупное, сильное протиснулось сквозь пролом навстречу потоку. Из водоворота показалась лапа, покрытая серебристой чешуей. Когтистые пальцы с перепонками сомкнулись на чем-то, вцепились мертвой хваткой — и замерли.
Существо не шевелилось, не спорило с водоворотом, не пыталось забраться в грот. То ли обессилело, то ли знало, что вода и так уйдет, трепыхаться незачем…
Вода действительно канула в пролом, чтобы в свой час победно вернуться с приливом. Теперь видно было, что лапа держится за обломок металлического прута, торчащий из камня.
Зеленоватому свету открылась голова, покрытая крупной светлой чешуей. На шее видны были большие жабры. Выпуклые, как у рыбы, глаза без тревоги оглядели пещеру.
Немного выждав, существо ловко проползло в пролом. Если бы в пещере кто-нибудь был, он смог бы разглядеть явившегося из моря гостя целиком. Широкие плечи в серебряной чешуе, гибкая спина, длинные задние лапы, заканчивающиеся чем-то вроде плоских ластов.
Некоторое время существо лежало, собираясь с силами. Затем жабры втянулись в жаберные щели. Пластины из плотной чешуи скользнули на щели и плотно их закрыли. Существо закашлялось и полной грудью вдохнуло сырой воздух.
Внимание существа привлек окунь, бьющийся меж камней. Существо по-человечески село на полу и точным движением выбросило лапу в сторону обреченной рыбины. Когти сцапали окуня, как кошачья лапа хватает мышь.
На морде существа распахнулась пасть, похожая на акулью и так же усаженная острыми треугольными зубами. Окунь тут же был разодран и проглочен вместе с головой, колючими плавниками и костями.
Покончив с окунем, существо поднялось во весь рост. И тут уж любому (если бы в пещере был этот «любой») стало бы ясно, что это не морская неразумная тварь, а существо куда более загадочное. На кожаном поясе, обхватывающем талию, у него висело что-то вроде заточенного железного прута, а справа на этом же поясе крепились нож в ножнах и кожаная сумка, из которой струйкой вытекала вода.
Теперь существо с его серебристой чешуей напоминало воина в светлой кольчуге, да и поза была вполне человеческой…
* * *Аквамарину была нужна передышка. Очень нужна.
Наверное, не надо было карабкаться по проклятой скале, подтягиваясь на руках. Дождаться бы прилива — море само принесет к «черному ходу». Но дожидаться было невыносимо. Аквамарин знал, что такое голод, и не хотел заставлять мучиться от голода другого человека.
К тому же человека, который ему дорог…
Потому и была игра в догонялки с той проклятой акулой, потому и было карабканье навстречу уходящей воде: когда море уйдет еще ниже, откроется голая стена: не зацепиться, не влезть. Уж он-то возле «черного хода» каждый камешек знает!
В другой бы день выбраться на берег, где удобнее, принять земной облик и попросту войти в проклятый замок через главные ворота. Но сегодня — нельзя. И не только потому, что попадешься на глаза проклятому Алмазу, а это сейчас лишнее.
Нет, куда хуже другое…
Аквамарин опустил на выпуклые глаза тяжелые, плотные, сырые изнутри веки и, как учил Двуцвет, вгляделся внутрь себя.
Перед ослепшим взором привычно заклубился серый туман. В нем билось что-то маленькое, черное, полупрозрачное, похожее на медузу, выброшенную прибоем на берег.
Это была магическая сила Аквамарина… о Старшие боги, как же ее мало, она же готова истаять!
Нет. Этого не будет. Ни за что он не останется до конца жизни в обличье морской твари!
В ушах зазвучал голос Двуцвета:
«Чаще всматривайся в свою силу, проверяй, сколько осталось! Каждый маг видит ее по-своему. Ты — черной медузой, да? А я — костром на ветру. Иногда пламя стоит стеной — тогда я могу смело творить чары, потом растраченное понемногу вернется. Но если язычки огня едва вьются над угольями — я воспользуюсь силой разве что для спасения своей жизни, да и то в последний миг. Если этот костер погаснет — второй раз не разожжешь. Да оно и не всегда удается, последнее волшебство…»
Аквамарин усвоил урок и не собирался рисковать. Захочешь сейчас вернуть земной облик, потратишь зря остатки силы — и плавай до смерти вдоль берегов, пугай рыбаков.
Нет, он собирался доживать жизнь иначе. Распрощаться с Ожерельем (только что-то надо придумать, чтобы проклятые маги его не искали). Вернуться в Иллию, найти глухую рыбачью деревушку и остаться там до старости. Построить дом, взять жену, обязательно молчунью, чтоб не разболтала по деревне про его жабры. Подарочек Алмаза остается на шее и в земном облике. Ну да ладно, под длинными волосами их почти не видно. А то, что видно, похоже на обычные шрамы…
Но это потом. Сейчас приходится думать не о себе, а о других!
И превращаться пока не надо. Там, куда он спешит, он всегда появляется в чешуе.
Потом он отдохнет и выспится. Глядишь, силушка-то волшебная и вырастет…
Аквамарин устало вздохнул и, привычно высоко поднимая колени, чтобы не спотыкаться о ласты, зашагал к дальней стене. Он знал, что черная щель расширяется, превращаясь в коридор. И что коридор через два поворота выведет в другую пещеру, куда больше этой. Настоящий подземный чертог. И тоже освещен магической пластиной, только свет не зеленоватый, а золотистый.
Почти как земное солнышко…
2
Что пользы мне в том, что сокровищ полны
Подводные эти хоромы?
Увидеть бы мне хотя б зелень сосны!
Прилечь хоть на ворох соломы!
А. К. Толстой— Шайи… Шайи…
Шепот скользил под сводом коридора, отражался от стен — и казался Аквамарину прекраснее песни.
Неужели чуткая умница издали услышала шлепанье ласт по камням? Или давно ждет его и время от времени зовет?
В морском обличье лицо Аквамарина не было приспособлено для улыбок, иначе бы рот растянулся до ушей.
Он шагнул из коридора в золотистый свет, к черному ряду металлических прутьев, огораживающих огромный вольер.
Вот она, Аша, — на своем любимом месте, на высоком скальном выступе. Увидела гостя, громко зашипела, полезла вниз по решетке:
— Шайи!
Когда-то скальпель проклятого мясника Алмаза повредил девушке голосовые связки, теперь она могла только шипеть. Алмаз отказался лечить горло рабыне: у него, мол, нет времени заниматься пустяками, да и зачем ей голос? Так что слово «Аквамарин» ей не выговорить. Но к чему тут проклятая кличка? Ну, хорошо, сам он к ней привык, но друзьям назвал настоящее имя: Джанни. Оно Аше под силу, только переиначила малость.
— Аша, милая, здравствуй!
